Исполнение “Павла” было приурочено к 500-летию Реформации. Оратория, создана Мендельсоном, хорошо вписывается в культурный “посыл” юбилейной даты. “Павел” лишен грандиозной глобальности, высказывания как бы от лица “мирового духа”. В нем нет мощной космической “всеобщности”, грандиозной “объективности” барочных ораторий, когда и оркестр, и вокал кажутся “голосами с небес”, вешающими непреложную истину. Оратория Мендельсона воспринимается как личное сакральное высказывание, и обращенное прежде всего к личности, а потом уже к общине и к миру. И это не баховская, величаво-строгая, серьезность, хотя именно Мендельсон возродил в Германии интерес к “Страстям по Матфею”.
Но по структуре “Павел” (1836) напоминает баховские "Страсти" – с рассказчиками истории, репликами персонажей и изощренными хоралами. Музыка полна перманентного восторга перед чудом. Кажется, нельзя не услышать изумление Мендельсона перед духовным открытием, перед чудом преображения человеческого духа, осиянного прозрением. Это хорошо согласуется с протестантскими канонами. Вот смотрите, говорит нам музыка-рассказчик, какая необыкновенная, какая прекрасная история: был один человек - стал другой. Был Савл – стал Павел. “Спала пелена с глаз его”. Искренний посыл отлит в форму непосредственного, сердечного благочестия. Эпоха романтизма пестовала такого рода всплески. Да и какую еще музыку, кроме “сказочной” и “фантастической”, мог написать автор всем известного “Свадебного марша”. Сочинитель “Шотландской” и “Итальянской” симфоний. Композитор, создавший “Морскую тишь и счастливое плавание”.
В наши дни эмоциональная взволнованность, праздничность “Павла” (не мешающая неприкрытой драматичности) многими воспринимается как излишняя наивность, сентиментальность, даже слащавость. Это не так. Во всяком случае, дирижер Александр Рудин и оркестр “Musica Viva” сделали акцент не на этом. А на поэтической “очарованности”. На мягкой теплоте. На романтическом предвкушении. Орган (Евгения Кривицкая), как ему и положено, привносил торжественность. А немецкие носители вокального стиля (превосходный хор дворцовой церкви Вайльбурга и четверо солистов, из которых наибольшее впечатление произвела сопрано Мехтильд Бах).
*****************************************************************************
Оратория Генделя “Мессия” написана в 1742 году меньше чем за месяц. В отличие от Мендельсона, здесь нет персонифицированных новозаветных героев, структура состоит из речитативов с клавесином, хоров, арий, дуэтов и хоров. Нет здесь и нотки интимной радости. Наоборот, при всей значимости лирических эпизодов, главным становится общее торжественное ликование. Торжество изначальной справедливости. Всемирное значение событий. А знаменитый хор “Алилуйя” из второй части торжественно славит победу над смертью.
Фото предоставлено пресс-службой Московской филармонии Те, кто был на “Павле”, большей частью пришли и на “Мессию”. Француз Жан-Кристоф Спинози дирижирует “Мессией” не первый год. Нынешние гастроли его “исторически информированного” ансамбля “Матеус” в России совпали с пасхой. Полный зал на светской оратории с религиозной темой был обеспечен – и не только оттого, что в отличие от Европы, где именно эта оратория Генделя заиграна до дыр, у нас ее исполняют нечасто. А музыка такая, что название абонемента, в рамках которого Гендель и исполнялся – “Вершины мастерства барокко” – всего лишь очевидный факт. Подразумевается, правда, что и исполнители будут мастерами.
Фото предоставлено пресс-службой Московской филармонии Спинози относится к тому типу дирижеров, поведение которых за пультом - часть шоу. Ну шоу, так шоу, лишь бы качество не страдало. На концерте в Москве он обращался с Генделем нарочито и по-свойски. Видимо, задачей своей дирижер поставил донести до зала мысль о том, что Георг-Фридрих – славный человек, и музыка него славная, весьма занятная. А не какая-то там забронзовевшая классика. Спинози гонял туда-сюда темпы. Не обращал особого внимания на “самозваные” интонации у некоторых оркестрантов. Разбивал музыку на отдельные эффектные зоны, отчего целое пострадало. В попытке завоевать зал придавал оратории почти “джазовый”, нарочитый оттенок: мол, драйв творится здесь и сейчас. Слишком напирал на визуальные эффекты: перманентная улыбка, которую всем нужно непременно заметить (“вот моя радость от музыки, вот мой порыв, делюсь им, откройте ваши сердца”).
Фото предоставлено пресс-службой Московской филармонии Уже в антракте многие сетовали, что впечатление от оркестра странное: как будто оркестранты встретились только накануне, отчего играют с накладками. Правда, кроме оркестра, были еще солисты и хор. К последнему не только нет претензий, но хочется завалить его комплиментами. Вокальный ансамбль “Интрада” под управлением Екатерины Антоненко в который раз поразил точностью: когда каждая группа голосов одновременно и слышна в деталях, и филигранно пригнана одна к другой. Именно этого не хватало оркестру. Что касается солистов, то из четырех зарубежных гостей только два – итальянский бас Луиджи ди Донато, искусно и серьезно игравший голосом, и канадский контратенор Дэвид Дикью Ли, с его “матовым” фальцетом – не вызвали вопросов.
************************************************************************************
“Тезей” – вообще событие: эта чудесная опера Генделя впервые была исполнена в России. С помощью Камерного оркестра России под управлением итальянца Федерико Мария Сарделли. Он исполнил “Тезея” как нужно. С надлежащей, чуть “старомодной” учтивостью, приближающей нас к старине и – парадоксально – подчеркивающей историческую дистанцию от восемнадцатого века. Но одновременно и с “огоньком”, увенчанным финальными фанфарами. В этом пламени не потонул ни солирующий гобой Филиппа Ноделя, ни нежно тренькающая барочная гитара, ни затесавшаяся в оркестр из времен Ренессанса лютня–теорба. Что и подобает серьезной опере-сериа, на примере псевдо-античных страстей повествующей о вечных человеческих безумствах – любви, мести, гневе и ревности.
Фото предоставлено пресс-службой Московской филармонии Гедель взял сюжет, в котором ужасная Медея (жестокая детоубийца из мифа), снова грозит смертью всем, кто мешает ее новой любви к герою Тезею, в том числе, грозит и самому герою, любящему другую. При постановке в 1713 году опера была наполнена сценическими волшебствами – полетами, превращениями местности и прочим броским антуражем. Концертное исполнение (в котором, кстати, разумно сокращены некоторые речитативы и сняты повторы в ариях), всего этого представить не может. Зато кастинг певцов, если не придираться к мелочам, оказался весьма качественным. На две пары влюбленных, серьезную и комическую (типичный расклад для оперы восемнадцатого века) и на прочие партии были приглашены мировые звезды и молодые герои европейских оперных домов.
Фото предоставлено пресс-службой Московской филармонии
Необыкновенная Анн Халленберг (Медея), оперная фурия, с голосом, хлещущим, как хлыст, с неистовой барочной силой. Оливия Фермойлен, спевшая партию Тезея, написанную Генделем для солиста-кастрата, со всеми, приличествующими барочной опере особенностями. Два контратенора - Оуэн Уиллетс и Константин Дерри, с разного типа искусным фальцетом. Нежная Катерина Каспер (Агилея, возлюбленная Тезея), обладающая на редкость красивым, серебристым тембром. Так что все приключения характеров и эмоции персонажей в концертном исполнении сохранены полностью.
Фото предоставлено пресс-службой Московской филармонии