Выбор опер для постановки театр предоставил Римасу Туминасу. Объяснить его - задача, пожалуй, не из лёгких.
Опера Стравинского не о царе Эдипе – сюжет трагедии Софокла лишь внешняя вспомогательная оболочка. Для самого Стравинского целью было воплощение древнегреческой трагедии как явления искусства средствами оперы. В определённом смысле для него это была формальная задача, решение которой оказалось вполне блистательным.
Именно отсюда идёт и латынь, на которой исполняется опера, и нарратив, который отчасти является связующим звеном между зрителем и действующими лицами, а отчасти решает техническую задачу в тех случаях, когда Стравинский по тем или иным причинам пропускал часть действия в его оперном воплощении.
Римас Туминас и Адомас Яцовскис пошли компромиссным путём - огромное, практически открытое сценическое пространство, лишь одна наклонная колонна, создающая некоторый визуальный акцент и лежащая на боку слегка разрушенная временем гигантская голова античной статуи, которая является знаком-привязкой к эпохе, а в конце оперы в ней размещается хор, что выглядит несколько странновато и силу ряда ассоциаций несколько снижает высокий пафос происходящего.
Эта общая монументальность и условная стилизация под античность, в том числе и синхронная псевдоархаичная жестикуляция хора, именно такая, как принято представлять себе древнегреческий хор, статуарность Эдипа (Валерий Микицкий), динамика сценического движения и костюмы (Мария Данилова) относятся к той стороне замысла Стравинского, которая относится к воплощению античной идеи.
С другой стороны, в исполнении Натальи Зиминой партии Иокасты наряду с плотным звуком и “эпичностью” фразировки проявилась психологическая гибкость в актёрском воплощении образа, вплоть до “материнских” жестов в отношении Эдипа ещё до того, как все действующие лица узнали сценарий судьбы.
А чтец (Сергей Епишев) и вовсе производит странноватое впечатление, сочетая в себе элементы конферансье в кабаре, шпрехшталмейстера в шапито и диктора в нынешних новостных программах телевидения. И это не проблема актёра, это вопрос режиссуры.
Эта двойственность в постановке “Царя Эдипа” сохраняется до самого конца, когда ослеплённый Эдип уже в тишине вертится на сцене, как сломавшаяся игрушка, вновь возвращая сценическое действо на уровень символов.
“Замок герцога Синяя Борода” Белы Бартока поставлен так же минималистски, хотя можно использовать слово “бюджетно”. На сцене – стол и кресло герцога, в глубине – серая стена, которая, в зависимости от света (Дамир Исмагилов) выглядит то бетонной, то мраморной. В ней семь дверей, как и предполагает либретто, которые одну за другой открывает Юдит, новая жена герцога Синяя Борода, с неизбежностью двигаясь навстречу своей судьбе и присоединяясь к женщинам, томящимся во тьме за седьмой дверью.
В принципе, действительно, в тексте либретто Белы Балажа заложено такое количество информации, это позволяет обойтись без сценических излишеств, вроде орудий пыток или пейзажей, увидев которые, Юдит в ужасе отшатнулась. По сути своей опера Бартока – это дуэль двух антагонистов: Юдит (Лариса Андреева) и Герцога (Денис Макаров).
Герцог Синяя Борода – намертво закрытый сам в себе символ одиночества, сросшийся с замком, и ещё неизвестно, кто из них хозяин. Юдит – сочетание сразу многих женских черт, от любопытства до желания сразу навести порядок в доме, своей бескомпромиссной напористостью напоминающая героиню оперы Ф. Пуленка “Человеческий голос”.
Оба солиста блистательно держат сцену – Лариса Андреева, динамично и почти агрессивно ведущая героиню, внешне напоминающую образы эпохи ар-нуво, навстречу своей гибели, и Денис Макаров, Герцог которого, отступая шаг за шагом, уже заранее знает весь путь.
А пышная, почти декоративно-импрессионистическая партитура, столь эмоционально и с большим вниманием к деталям, исполненная оркестром под управлением Феликса Коробова, рисует нам вот эти семь эпизодов, семь дверей, выстраивая таким образом форму оперы длиной в час.
“Замок…”, вопреки современным, уже сложившимся традициям исполнения опер на языке оригинала, была спета по-русски, хотя ритмика и интонационные особенности музыки Бартока явно предполагают венгерскую лексику и этнические особенности акцентирования.
Но в результате получилось многоуровневое и динамичное произведение – от триллера до символизма.
