Фестиваль Vivacello
Единственный в России виолончельный фестиваль проводится уже в десятый раз. Он проходил в Концертном зале "Зарядье", Мультимедиа-арт музее и Концертном зале имени Чайковского, причем программы были составлены, что называется, на любой вкус. Базовые принципы фестиваля, как их формулирует художественный руководитель Борис Андрианов — "несколько разноплановых концертов, приглашение лучших музыкантов со всего мира, обязательное наличие премьер", сочетание "признанных шедевров и раритетов", и мастер-классы. Статистика десятилетия, приведенная на фестивале – 123 солиста, 63 виолончелиста, 9 мировых и 7 российских премьер, 52 концерта – впечатляет сама по себе.
Две новинки представили на открытии в "Зарядье". Это мировая премьера пьесы Гии Канчели "T.S.D", написанная для Андрианова, и российская – Виолончельного концерта Сильвии Коласанти, посвященная знаменитому Давиду Герингасу. Оба исполнителя играли с оркестром "Новая Россия". Концерт итальянского композитора чем-то напоминал саундтрек к триллеру или страшный сон под утро, в котором танго смешано с криком, а финал – затишье в раздумье. Музыка Канчели, которую ведущий вечера Артем Варгафтик сравнил с живописью Пиросмани, наоборот, влекла к наглядному успокоению. Все звучало как бы вполголоса, и даже изредка налетающее форте (удары судьбы?) быстро улетучивалось, чтобы снова стать звучанием "исподволь". И если Коласанти, как художник-экспрессионист, играла резкой взрывной сменой темпов и настроений, украшенных каденцией виолончели, то Канчели, назвавший свой опус основными ладовыми функциями (тоника — субдоминанта – доминанта), стремился, по его словам, к подлинной "изначальной" простоте. Когда неустойчивые и устойчивые аккорды, в их взаимодействии, символизируют преходящую переменчивость бытия Музыка словно сама задумывается, как ей звучать дальше, и дирижер Филипп Чижевский, надо сказать, эту особенность тонко почувствовал.
Огромный оркестр из виолончелей, сменивший "Новую Россию", был призван показать безграничные возможности инструмента. Тут серьезность смешивалась с развлекательностью: виолончелисты из многих оркестров Москвы играли вместе со студентами музыкальных вузов, причем этот "страстный и чувственный инструмент" (выражение ведущего Артема Варгафтика) предстал героем Пассакалии Генделя, Интермеццо из оперы Масканьи "Сельская честь" и Паваны Равеля. Не говоря уже о "Серенаде лунного света" и фокстроте "Чай для двоих".
Фото: Евгений ЕвтюховВечер в Филармонии был совсем иным. Царил принцип "виолончель как часть камерного ансамбля" (из трех исполненных – два сочинения не с одной, а с двумя виолончелями). И качество, когда скрипачи Кристоф Барати и Борис Бровцын, альтист Максим Рысанов, пианист Филипп Копачевский и виолончелисты Борис Андрианов и Данжуло Ишизака играли с уникальным "чувством локтя". Элегический Рахманинов, который у исполнителей стал еще и сердечным. Немного "декадентский" Аренский, с его чуть "душной" и порывистой музыкой, написанной на смерть Чайковского. Медитативно-просветленный Шуберт с чудесными "божественными длиннотами". Их объединила "аура" технически совершенного и красивого исполнения. В Квинтете Шуберта (для двух скрипок, альта и двух виолончелей) вдохновенно длились переходы из почти полного интимного, зачарованного "оцепенения" (словно запруда в реке) до внезапного "бега" звука на романтические просторы. В этом любовании переменами не было эстетства, но рождалось хорошее чувство: как будто находишься в мудрой мистерии.
Вечер памяти Николая Каретникова
В Зеркальном зале Государственного института искусствознания прошел вечер камерной музыки Николая Каретникова. Музыку одного из лучших композиторов советского времени исполнили солисты ансамбля "Студия Новой музыки", а сложности биографии и сочинений героя торжества объяснял Александр Селицкий – музыковед, автор монографии о Каретникове. И правильно, что историко-культурный контекст эпохи был дополнен выставкой, где, в частности, экспонировались полотна друзей композитора из "Лианозовской группы". Оскар Рабин и Валентина Кропивницкая созвучны Каретникову – по интересу к "нелинейному трагизму" бытия. И по несгибаемой жизненной позиции – "делать то, что хочется, и так, как можется".
Вечер состоял из камерных произведений композитора, созданных в разные годы, от сочинения пятнадцатилетнего мальчика до опуса зрелого мастера, созданного в последние годы жизни. Конечно, в программу не могло войти очень многое, о чем было (и не было) упомянуто на концерте. Киномузыка к "Бегу" и "Скверному анекдоту" (и к множеству других фильмов), работа с Юрием Любимовыми Михаилом Ульяновым, духовные песнопения для мужского хора, балет "Крошка Цахес", опера "Тиль Уленшпигель". И "Мистерия апостола Павла", написанная заведомо "в стол": мало того, что в "запрещенной" музыкальной технике, так еще и на религиозную тему в официально атеистической стране.
Фото: пресс-служба Государственного института искусствознанияПрограммная додекафония Каретникова, сильно действовавшая на нервы идеологическим работникам советской власти, рождала удивительные по глубине переживания вещи. Как справедливо отметил Селицкий, мрачность додекафонии — "не свойство техники и стилистики". Композитор в пух и прах разбил "теории" о том, что серийная музыка всегда холодна и бездушна. "Расчетливость" у Каретникова оборачивалась "глубокой мыслью, облеченной в одежды "атомизированных" музыкальных звучаний", Чтобы понять это, достаточно послушать прозвучавшие на концерте вещи: Три детских романса для взрослых (1956) для голоса и фортепиано, Сонату для скрипки и фортепиано (1961), "Маленькую ночную серенаду" (1969) для флейты, кларнета, скрипки и виолончели – и Квинтет (1990) для струнных и фортепиано. Когда особый "саркастический трагизм" Каретникова самобытно продолжает традицию эмоциональных оксюморонов в советской – официальной и неофициальной — музыке. А, по словам того же Селицкого, "сложность – в плотности" звучания и "измельченности" событий": "стук смычка заменяет целый эпизод, а два звука равны подробной разработке.
Вечер Каретникова — часть цикла концертов-лекций Института Искусствознания и Музея AZ (Музея Анатолия Зверева) под названием "Сюита зеркал. Музыка отечественного послевоенного авангарда". Цикл входит в совместную научную программу "Советское неофициальное искусство 1950-1980-х годов".
Андрей Гугнин в Большом зале консерватории
Едва ли среди меломанов есть человек, которому нужно представлять пианиста Андрея Гугнина, ученика Веры Горностаевой и лауреата нескольких международных конкурсов. Гугнин — востребованный во всем мире артист, который, тем не менее, дома играет не меньше, чем например, в Австралии (где молодой маэстро "стал триумфатором Международного конкурса пианистов, завоевав золотую медаль и несколько специальных призов").
Рассказать об его последнем московском концерте (он прошел в рамках фестиваля к 150-му выпуску Консерватории) непросто. Сам пианист, отвечая на вопрос, что такое музыка —искусство или наука, говорил очевидные вещи: прелесть музыки словами не выразишь. В случае Гугнина это особенно очевидно. Он играет музыку каждого композитора максимально адекватно авторскому замыслу, но при этом без капли педантизма.
Фото: Anna ShlykovaВсе эпитеты, как бы справедливы они ни были, не могут передать впечатления от уникального сочетания эмоциональной вдумчивости и стилевой утонченности. Не расскажут о том, как непринужденна и естественна техническая свобода пианиста, как осмысленно использована педаль и как полны смысловых глубин беглость пальцев, паузы и нюансы туше. Богатство пианистических красок и степень "музыкальной чувствительности" неповторимы в каждой исполненной вещи, будь то Прелюдия и Фуга Баха в обработке Бузони, где "космический" рояль звучал как орган, или Двадцать первая фортепианная соната Бетховена, с темпераментом одновременно легким и наступательным, или ноктюрн, экосезы, соната и мазурка Шопена — чистой воды лирическая исповедь, излияния субъективной души. Гугнин владеет тайной структурной "трепетности" высшего порядка. В умно выстроенной программе по вехам музыкального мышления Европы — из "преромантического" Бетховена, которого предваряет Бах в "постромантической" трактовке, а продолжает истинно романтический Шопен. А качество исполнения на этом концерте иначе как выдающимся не назовешь.
