Ключом к решению всего спектакля стала поэзия как таковая. Абсурд, которым наполнены тексты обэриутов, отрицает логику, повседневность и обыденность. На первый план выходит сам образ, красота звучащего стиха. Ведь поэзия живет только мгновение, а оформляется для человека только в звучании. Денис Азаров чутко это расслышал. Спектакль, как и стих, имеет свой ритм. Большие и малые части целого, по- разному организованные между собой, выстраиваются в некую мелодию.
Жестко эксцентричное начало: потертый занавес из красного бархата, ярко мигающие лампочки, огромная надпись “Circus” (если вдруг кто- то не понял). Занавес открывается, а за ним еще один, такой же. Пол сцены покрыт толстым слоем щепок размером с ладонь. Как заезженная пластинка громко звучит нарочито цирковая музыка, и на сцене появляются артисты этого “цирка”. Жуткие, отчасти инфернальные, они как будто искривленные отражения из комнаты страха. Клоуны (Михаил Урянский, Антон Даниленко, Артем Банников, Павел Новиков) разыгрывают карикатурные репризы, фокусник-неудачник (Иван Никульча) пытается изловить и распилить юную акробатку (Мария Дудник), конферансье (Олег Исаев) между номерами рассказывает истории из своей жизни, Гоголь (Константин Авдеев) и Пушкин (Дмитрий Кондрашов) спотыкаются друг об друга. Режиссер намеренно дробит каждую сцену: закрывается занавес, выходит конферансье, рассказывает историю своего появления на свет благодаря английской соли, занавес опять открывается, разыгрывается реприза, опять закрывается, опять конферансье…
Но неожиданно медленно открывается второй занавес и на сцене появляется совсем иной мир. Он все время был там, отделенный завесой от этого цирка-кошмара. Огромный лес, между деревьев стоит стол, над ним покачивается лампа, справа от стола дверной проем. В глубине сцены особым образом выстроены зеркальные панели, и лес продолжается где- то там, вдалеке. Вторая часть спектакля не просто визуально отличается, но и сыграна иначе. Пушкин и Гоголь (они наше все) накрывают на стол, между деревьями то тут, то там появляются разные герои. Ведут себя по- разному, кто смеется, кто прыгает через скакалку, кто исполняет балетные па. Но есть в них что- то объединяющее: хрупкость, эфемерность, интеллигентность. Трудно описать то, что происходит на сцене, а может быть, и не надо. Эта часть построена на полутонах, это не сами обэриуты, а кто-то вместо них: “Вместо Хармса” (Иван Бозин), “Вместо Друскина” (Владимир Белостоцкий), “Вместо Введенского” (Иван Степанов), “Вместо Липавского” (Михаил Руденко), “Вместо Олейникова» (Алексей Сычев), “Вместо Заболоцкого” (Прохор Третьяков), “Вместо Эстер Русаковой” (Анна Нахапетова), “Вместо Тамары Липавской” (Анна Могуева), “Вместо Марины Малич” (Анастасия Якушева). Произведения разных авторов, перетекают друг в друга. Буквальный смысл слов утрачивается, режиссер предлагает зрителю не пытаться осмыслить умом происходящее, а погрузиться в мир творчества и поэзии.
Красота сквозит во всем, если это - маньячный цирк, то - красивый маньячный цирк, эффектный и яркий. Если - лес, то таинственный волшебный лес, который подернут дымкой. Художник - постановщик, он же и художник по костюмам - Алексей Трегубов создал два непохожих друг на друга мира. В первой части, огромная надпись “Circus”, однородный цветовой фон и плоское пространство. Превалируют горизонтальные линии. Актеры выстраиваются в живые барельефы, мизансцены зачастую статичны, но при этом выразительны. Во второй части наоборот: глубокое пространство, много вертикальных линий, клубится туман, и это создает объем.
На протяжении всего представления звучит музыка, отчасти перегружая зрительский слух. Сначала навязчиво на повторе играет одна и та же мелодия, а потом одна композиция плавно переходит в другую. Саунд - дизайнер Филип Карецос точно и умно следует за режиссерским решением спектакля. Авторы музыки - Кирилл Таушкин и Глеб Адрианов.
В спектакле поочередно, а иногда одновременно возникают разные ряды смыслов. Линия внешнего действия, всех этих клоунских номеров, фарсов, и балетных па складывается хаотично, разорвано, но, нужно отдать должное, очень красиво. Другое облако смыслов появляется во второй части, когда герои произведений обэриутов становятся тенью своих создателей. Они прорастают друг в друга настолько, что в финале спектакля становятся единым целым. Есть еще и третий ряд - используя сложносочиненные приемы, режиссер погружает зрителя в волшебный мир поэзии.
“...А потом и смотреть стало некуда.
Тогда я понял, что, покуда было куда смотреть,— вокруг меня был мир. А
теперь его нет. Есть только я.
А потом я понял, что я и есть мир.
Но мир — это не я.”
