Пугачевский бунт в отсутствии бессмысленности и беспощадности

Сам Александр Сергеевич заезжал сюда к другу Языкову собирать фактуру для “Истории Пугачевского бунта”, которая позже и трансформируется в “Капитанскую дочку”. Наконец, на месте дома, в подвале которого содержался опальный Емелька Пугачев по дороге на казнь, сейчас и находится главный областной театр. А в пятидесяти шагах от него памятник графу Суворову, сопровождавшему лже-Петра к месту последней “езекухции”.

Да и первым профессиональным спектаклем, сыгранным на симбирском театре два с половиной века назад, как гласит театральная история, была “комедь г-на Веревкина “Пугачев Емелька”. Поэтому звезды обязательно должны были рано или поздно сойтись так: приехал в Ульяновск ставить спектакль “Кабала святош” молодой петрозаводский режиссер Олег Липовецкий, увидел памятную доску на театре о местонахождении плененного Пугачева, и зародился в постановщике замысел “Капитанской дочки” –спектакля, главным образом, о большой и чистой любви двух юных сердец, на фоне которых Олег Михайлович предполагал еще раз исследовать культивируемую с “Кабалы святош” тему власти.

 

Фото: Ульяновский театр драмы им. Гончарова

В первом спектакле он исследовал тандем художника и власти. Теперь замахнулся поглобальнее: власть – народ. К новому году впечатления о премьере, что называется, отлежались. И наступила пора анализа. И главный вывод: Липовецкому удалась его основная задумка – создать на сцене “пространство, в котором невозможно жить”.

 

В общем-то, сценография Якова Каждана упрощена до зловещего минимализма. Посреди пустой сцены возвышается странная конструкция. С теми глубокомыслящими зрителями, которые усматривают в “башне” крестово-купольный храм, возможно согласиться лишь отчасти. Когда внутри конструкции начинается настоящее бесовство телодвижений, апофеозом которого становится настоящее и весьма реалистичное повешение бунтовщиками коменданта Миронова и его помощника, как-то не вяжется все это с одним из главных архетипов русского христианства.

 

Создатели спектакля просят не искать слишком сложных аллюзий и видеть в башне всего лишь сценическое воплощение описанной Пушкиным Белогорской крепости. Вот только увлечение Липовецкого политическими метафорами сыграло со спектаклем злую шутку. И в конструкции просматривается вполне себе современная вертикаль власти с попытками этой самой власти, олицетворяемой Пугачевым и царицей взобраться повыше, дабы устроить там кровавый шабаш. А толпа народная непрерывно трется у основания, время от времени предпринимая попытки вертикаль власти… нет, до основания разрушить, но просто приобщиться к участочку поближе к “небожителям”.

Собственно, русского бунта, бессмысленного и беспощадного Липовецкий старается не допустить. Он, дескать, все равно ни к чему результативно-положительному не приводит. Неспроста в ткань спектакля введены тексты указов официальной и самозваной власти, выглядящие как близнецы. И царица, и Пугачев мало озабочены нуждами низов, которые и не хотят.

Впрочем, Емельян Иванович в исполнении Марка Щербакова в этом спектакле фигура более симпатичная и заслуживающая доверия. Ему не нужна борода. Его Пугачев лыс. Но на отсутствие портретного сходства скоро перестаешь обращать внимание. Особенно в финальном оппозиционном монологе. Ставим это в заслугу обаянию и мощной внутренней силе самого актера.

 

А возможно, этому театру помогает дух самого Пугачева, который со дня премьеры резвится не по-детски. На первых же показах вышел из строя сценический круг, сломав привычную для актеров сценографию и удлинив спектакль на один антракт, во время которого беспомощно решали, как ирать дальше. Но сдюжили…

 

С исполнителями главных ролей Липовецкому, в целом, повезло. Разве что играющий Гринева Алексей Гущин чрезвычайно брутален для дворянского сыночка. Но трансформация из изнеженного недоросля в конкретного пацана на фоне общей концепции спектакля не слишком смущает.

 

Маша Миронова (Мария Прыскина) женственна до инфантилизма. Она и является в “Капитанской дочке” по-ульяновски живым воплощением той самой великой любви на века.

 

Потрясающе роскошен в своем иезуитстве Швабрин Максима Копылова мелким бесом мимикрирующий под любые предлагаемые обстоятельства. Логично незаметен и опасен одновременно серый кардинал Хлопуша (Денис Бухалов).

 

Сложнее всего заслуженным артистам России Владимиру Кустарникову и Елене Шубенкиной, играющим супружескую чету Мироновых. Они вроде бы и единственные исконные носители настоящей народной правды, замешанной опять же на любви. Но в спектакле, где многое строится на хореографии и сценодвижении а ля балет “Тодес”, проявить весь психологизм русского театра не всегда получается. Тем более эту пару режиссер куртуазно сделал еще и родителями Гринева.

Отдельная удача спектакля – заслуженный артист России Виктор Чукин. В небольшой и в чем-то проходной роли дядьки Савельича актер взваливает на себя и спокойно с мудрым достоинством проносит народную сметку, подчеркивающую гуманистический парафраз и пушкинской повести, и всего сценического действа.

 

 

К слову, еще пара фраз о хореографии и пластике. Она ни разу не работает на пушкинский текстологический смысл и даже, как было отмечено, иногда сильно мешает воспринимать живое слово Пушкина. Но является безусловной находкой для спектакля Липовецкого.

 

Фото: Ульяновский театр драмы им. Гончарова

Талантливый и современно работающий хореограф Ольга Васильева изящными телодвижениям способна превратить актеров в стелящийся ковыль или метущую поземку. А рапиды, доходящие до полной “остановки кадра” демонстрируют оснащенность актеров, тела которых превращаются в универсальный и отточенный механистический инструмент для воплощения движения этой сценической “матрицы”. Энергетика зашкаливает так, что после первого действия кажется: все, это финал, сыграно по максимуму, и дальше начнется вялотекущая тягомотина с наказанием за преступление. Как бы не так…

 

Вообще внешнюю форму в этом спектакле освоили блестяще – не подкопаешься. В этом смысле показателен потусторонний и нездешний и вместе с тем предельно реалистичный и насыщенный чувствами и эмоциями через край сон Гринева. Но, он – будто отдельный и самостоятельный вставной номер. Так что палка, опять же, оказалась о двух концах. Потому что литературный первоисточник в случае, когда он писан великим Пушкиным, изрядно самодостаточен. Достаточно аккуратно следовать за ним, и он привел бы создателей спектакля туда, куда надо. Даже со всеми необходимыми им идеологическими и техничными заморочками.

Фото: Ульяновский театр драмы им. Гончарова

Автор инсценировки Инна Гридина сделала все, что могла, дабы не изувечить осторожно потрясающий в своей поэтике язык Александра Сергеевича. Но в процессе создания спектакля все это оказалось не очень важным, по сути вторичным.

 

Происходящее на сцене с большой натяжкой можно назвать идеальным прочтением. Парадокс, но при кажущемся и даже декларируемом уважении к “Капитанской дочке” сценическое переложение получилось чуть пресным и на выходе сильно по мотивам. И комиксом не назовешь, но и абсолютного стопроцентного попадания здесь близко не стояло. Спектакль универсален сам по себе настолько, что посягает на самодостаточность первоисточника. А тягаться с Пушкиным в данном случае – это даже не противостояние Моськи со слоном.

 

Липовецкий не зря подчеркнул перед премьерой, что читать и перечитывать Пушкина перед походом на его спектакль совершенно не обязательно. Современные школяры, если вдруг возжелают совместить прочтение прозы Пушкина и визуально-вербальное впечатление от новой работы симбирской драмы будут, как минимум, обескуражены…

 

Но это все по гамбургскому счету. С которым вряд ли стоит подходить к настоящему творцу. А Липовецкий из таковских. И второй созданный им на сцене ульяновского театра спектакль все дает резоны надеяться на дальнейшее плодотворное сотрудничество режиссера и труппы, как залог новых умных, концептуальных и ярких (пусть даже за счет этого в некоторой степени формальных) премьер.