Фото предоставлены театром "ШДИ". Фото Александра Иванишина.
Выпускники 2022 года Мастерской Олега Малахова Института культуры и искусства МГПУ впервые вышли на сцену зала "Манеж" ШДИ на Сретенке. Для молодых артистов выйти к публике с премьерной работой в "Манеже" стало большим счастьем и огромным вызовом. Подопечные своего наставника-режиссера лишь одну репетиционную неделю обживали непривычное пространство театрального зала. Длинный трехчасовой спектакль в два акта готовился студийно. Особенности двухуровневого зала-амфитеатра, специфика акустики и сложность взаимодействия "закоулков" мизансцен ставили высокие задачи актерскому ремеслу исполнителей.
Жанр
постановки создатели определили как музыкальную драму. Режиссерское решение сценического воплощения романа исходило из идеи неотвратимости судьбы. Началом спектакля, замесом пушкинской интриги в версии Олега Малахова послужил вещий сон Татьяны, транслирующий зрителю предрешенность событий. Из него постепенно извлеклась сюжетная канва. Сквозной нитью спектакля стало многократное появление Черного человека (Андрей Лушников), олицетворение фатума, который со стороны наблюдал за героями и подталкивал их к неизбежному финалу. Завуалированный намек на других персонажей Пушкина, провозвестников судьбы – образы Заказчика "Реквиема" из "Моцарта и Сальери" и Командора из "Дон Жуана" – был уместным приемом в ходе раскрытия задуманной концепции. Условную голову "каменного гостя", символ расплаты за все содеянное Онегиным, тащит генерал-муж Татьяны на воплях отчаяния главного героя: "О, жалкий жребий мой".
Фото Елены Павлухиной. Всю сложносочиненную, несколько тяжеловесную по восприятию сценическую фантазию почти безостановочно сопровождала музыка П.И. Чайковского, М.П. Мусоргского, М.И. Глинки, А.П. Бородина, А.К. Глазунова, А.И. Хачатуряна, Ф. Мендельсона. Цитаты из трагической Шестой симфонии Петра Ильича Чайковского, лейтмотивы злого рока из его оперы "Пиковая дама" сразу задали общую довольно мрачную тональность всей постановке. Бредовый сон, беспокойство няни о здоровье Тани, напряженная музыка, темная палитра освещения сцены, а также особенности подачи поэтического текста, идущие от традиции основателя театра ШДИ Анатолия Васильева, отослали воображение к жанру триллера-хоррора с элементом детектива. При общей историчности костюмов, аксессуаров и сценографии периодически возникал папарацци с фотоаппаратом, фиксирующий, кто в кого стрелял. Из пистолетов стреляли часто, не только в сцене дуэли, символизируя убийство любви, дружбы, души, чистых идеалов.
Фото Анны Смоляковой. По задумке Олега Малахова семь девушек в роли Татьяны, согласно нумерологии, означают духовное начало пушкинской героини. Интересное решение в эпизоде написания письма, когда все Татьяны, будто хаотично, перемещались по авансцене и произносили известные всем фразы, создало эффект переплывающих кинокадров, усилило впечатление высшего смятения персонажа. Затейливая пластика сценического пространства сохранялась режиссером на протяжении всего действа за счет поочередного чтения участниками строк онегинской строфы, которую зритель слышал с разных концов сцены, и разнообразной зональности мизансцен. Этими способами достигалась естественная звуковая стереосистема и динамика драматургического развития.
Любимая няня Татьяны, ее близкий друг, приобрела в постановке собственную яркую линию развития, которая привела во втором акте к вставному эпизоду. Старинный обряд свадебного венчания смотрелся музыкально-хоровым дивертисментом и напоминал умному зрителю о многом. Няня Арина Родионовна, нежно любимая поэтом, была богатым источником преданий далекой старины, которые легли в основу многих произведений Пушкина. Простонародное имя Таня, выбранное для героини, также отсылает к народной крестьянской культуре. В романе "Евгений Онегин" и позже в одноименной опере Чайковского нашлось место для выражения поэтической и музыкальной народности: девицы-красавицы, душеньки-подруженьки. Олег Малахов органично использовал эту "наработку" двух гениев. Актерский дуэт исполнительницы роли "главной" Татьяны Анны Кутняк, обладающей оперным голосом и поющей в спектакле фрагменты вокальной партии Татьяны из оперы, и няни Алины Чернобровкиной, одетой в русский народный костюм, смотрелся мило. Алина Чернобровкина сменила амплуа в ходе спектакля, характерно выступив еще в роли княжны, любительницы выпить и покутить.
Фото Анны Смоляковой.Принципы игрового театра ярко выглядели в многочисленных хореографических вставках, вальсах, мазурках полонезах и в сцене Татьяниных именин. Олег Малахов, когда-то воспитанник "Школы драматического искусства", исполнитель важных ролей в "пушкинских" спектаклях Анатолия Васильева, сам прекрасно владеет искусством пластики. Теперь режиссер выразительно претворил с молодыми артистами ШДИ такого рода эпизоды. Онегин и Ленский, лед и пламень, красавцы, прекрасно представленные внешним контрастным обликом, закручивают интригу непримиримых антагонистов в танце рыцарей. Зарисовка зимней езды друзей-врагов в санях под музыку стремительной увертюры к опере "Руслан и Людмила" М.И. Глинки убедительна в залихватской пластике.
Сценка именин Татьяны превратилась в театр в театре. Задернули кулисы посреди сцены, и гости Лариных превратились в зрителей. Элементы клоунады украсили действие. Кирилл Селиверстов забавно изображал прыгучего месье Трике.
Фото Анны Смоляковой. Несмотря на продолжительность и подробную детализацию повествования, спектакль не потерял цельности и единства эпизодов. Он начинает обрастать плотью и кровью. Проблематичность баланса музыкальной и речевой составляющих, которая, к сожалению, присутствовала во время спектакля и провоцировала участников на слишком громкую подачу текста, в принципе, устранима со временем. Растущее мастерство актеров также позволит справляться с этой трудностью, научит ловить звуковой "шлейф" собственных только что сказанных фраз, следить за обратным реверберансом пространства.
Фото Людмилы Сафоновой. Хочется отметить, что команда создателей и исполнителей, все театральные цеха, работавшие на общую цель премьеры спектакля "Чудный сон Татьяны", сотворили волнительное и с любовью спланированное путешествие в прошлое, которое смотрится как комментарий к нашему настоящему.
