Игорь Леонидович, остались считанные дни до того, как из стен легендарного журфака "выйдут в мир" новые специалисты. Какими они будут, и, вообще, какой он - нынешний студент? Свободнее своих предшественников, более мотивирован на результат, более честолюбив?
Есть константы, которые не меняются: во все времена студенчеству присущи жизнелюбие, напор, вера будущее и, как правило, в будущее страны, ощущение, что ты полон сил, и мир тебе рад. Подобное восприятие заложено на возрастном, физиологическом и, если угодно, ментальном уровне. Совсем другое дело, личностное отношение к тому, чем занимается молодой человек, так сказать, методология его жизни. У всех поколений она разная.
Если говорить об уровне знаний, то, к сожалению, по моим наблюдениям, он неуклонно падает. Получается такой парадокс: чем доступнее информация и чем её больше, тем восприятие ниже. Например, студенты разучились работать с бумажной книгой. Встречаются даже пятикурсники, которые не записаны ни в одну библиотеку. И когда я говорю, что надо прочитать то-то и то-то, недоумённо разводят руками: мол, такой книги нет в интернете. То есть, получается, что для них книга как бы не существует, раз она отсутствует в электронном виде! Налицо неумение и нежелание найти источник, приложив чуть больше усилий, чем просто набрав название в поисковике. Только представьте, что будет, если на какое-то время отключить телевидение, интернет, да и вообще электричество. Коллапс, личная и общественная катастрофа! Добавьте к этому колоссальное невежество в области истории и литературы. Поскольку в университете отменили вступительные экзамены по истории, да и в ЕГЭ эта дисциплина не является обязательной, многие абитуриенты, подобно манкуртам Чингиза Айтматова, начисто лишены исторической памяти. Что уж говорить про XIX век, когда ближайшая история сокрыта в тумане: для них советский период, что 1937 год, что восьмидесятые, – все едино, всё одним мирром мазано. Такое чудовищное падение знания и, главное, понимания наблюдается и по отношению к литературе.
Как строить диалог со студентами, чтобы сказанное преподавателем не противоречило тому, что молодые люди видят и слышат вне стен учебных заведений? Или же, напротив, следует "отделить науку от действительной жизни рекою забвения", как предлагал где-то цитируемый Вами министр народного просвещения при Николае I, Сергей Семёнович Уваров?
Предложение заманчивое, но, увы, неисполнимое. Времена Фаустов и прочих алхимиков миновали. Я всегда стараюсь дать студентам-гуманитариям возможность почувствовать интерес к самостоятельному исследованию и поиску. В мировой практике университеты выполняют функцию научно-исследовательских центров, и научная работа ведётся именно в стенах вузов. У нас же образование во многом отделено от научной деятельности. Есть Академия наук, академические институты, а есть университеты, в которых наука присутствует, но не в той степени, в какой это принято на Западе.
А студенты… Раньше студент был ориентирован на определенную общую цель – идеологическую, политическую, нравственную – он "вписывал" себя в будущее страны. Сегодня студенту трудно представить себя даже ближайшее предстоящее, он далеко не всегда может определиться в этом мире. Всё, что он видит и слышит, ориентирует его "на успех", сводимый исключительно к личному преуспеянию, к обладанию материальными ценностями. Наставительно толковать молодым людям, что не это не совсем так, утопично и бесполезно. Для их убеждения должна поменяться вся общественная практика, все приоритеты, должна быть задействована духовная мощь страны. Вспомним Достоевского: "Чем соедините вы людей для достижения ваших гражданских целей, если нет у вас основы в первоначальной великой идее нравственной?.. Попробуйте-ка соединить людей в гражданское общество с одной только целью "спасти животишки"? Ничего не получите, кроме нравственной формулы: "Chacun pour soi et Dieu pour tous" (Каждый за себя и Бог за всех”). С такой формулой никакое гражданское учреждение долго не проживет”. И тот же автор был безусловно прав, когда говорил, что если не будет нравственного спокойствия, то и никакого не будет. А если у страны есть ощущение моральной правоты (то есть справедливости и правды), то и экономика воспрянет и финансы умножатся. Нас в свое время учили, что сначала экономический базис, а лишь потом эфемерная надстройка. Но как верно замечено, разруха начинается в головах.
Сегодня поток информации в единицу времени неимоверно вырос, а благодаря интернету мир стал "ближе". Слышала, Вы называете всемирную паутину "инфернет" (от латинского inferno – ад. – Прим. ред.). Неужели интернет сродни вселенскому злу? Ведь при прочих условиях – это еще и прямой путь к знаниям, разве нет?
Интернет – великое благо, но как все великие явления таит в себе немало опасностей. Одним "мановением руки" мы, как "джина из бутылки", вызываем информацию, впрочем, не всегда достоверную. Но бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Как-то давно я пошутил, что первые стихи об интернете еще Александр Сергеевич Пушкин написал: "Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца".
Последние исследования показывают, что у тех, кто много времени проводит за компьютером, ухудшается память и снижается интеллект. Люди стали воспринимать информацию чрезвычайно поверхностно: сообщение не должно превышать двух-трех абзацев, иначе оно становится нечитаемым. Пропадает культура восприятия прочитанного. И исчезает Смысл. При этом масса времени тратится на бесполезное времяпрепровождение: хаотичное блуждание по сайтам и псевдообщение в социальных сетях.
Отсекая себя от книжной культуры, ограничивая жизнь лишь дайджестом новостей, человек уже не в состоянии сопоставить разные точки зрения, составить собственное мнение. Недаром некоторые писатели (да и не только они) в преддверии большой работы "отключаются" от интернета и телевидения, чтобы "погрузиться в себя". А это, как говаривал тот же Пушкин, предмет неистощимый.
Время диктует свои условия, и сегодня человеку в борьбе за место под солнцем важнее знания экономики, юриспруденции, основ безопасности жизни. Зачем ему художественная литература?
Не надо воспринимать литературу как определенную сумму знаний. Это в корне неверно. Литература отнюдь не "информация", она – часть жизни. Она ничему не учит (в плане навязывания правил), но – входит в гены, в хромосомы, в душевный состав человека, в духовный состав нации. А.П. Чехов говорит в письме А.С. Суворину, что "русская литература не отвечает ни на какие вопросы". Она их правильно ставит, а отвечать приходится уже нам.
Вы читаете на факультете журналистики МГУ курс "История русской журналистики XIX века". Чем, по Вашему мнению, должен обладать современный журналист?
Я пытаюсь объяснить своим студентам, что их профессия не "новости", как уверяют их иные телеканалы, а – культура. Именно она, культура, формирует информационное поле.
Много лет назад вы написали нашумевшую статью о русском языке. Актуально ли то, о чём вы говорили сегодня?
К сожалению, это так. Отовсюду – с телеэкранов, "от микрофонов", с газетных полос – на нас хлынул поток мутной, безграмотной речи. Если прежде это было скромной привилегией начальства, то теперь сделалось вольным достоянием всех.
Есть какая-то тайная связь между ослабевшей грамматикой и нашей распавшейся жизнью. Путаница в падежах и чудовищный разброд ударений сигнализируют о некоторой ущербности бытия. За изъянами синтаксиса вдруг обнаруживаются дефекты души...
Некогда абитуриенты стыдились своих ошибок. Им было неловко, если во вступительном сочинении они писали, например, "еж" с мягким знаком. Сегодня им скорее досадно, что подобная безделица может иметь влияние на начальную стадию их карьеры. (Они уверены, что на последующих этапах все это абсолютно неважно.) Стилистика вообще почитается праздным и вредным умствованием ("И так понятно!"). Будущих интеллектуалов совершенно устраивает собственный волапюк.
Но самое изумительное, что в этом всеобщем празднике вербальной свободы принимают участие те, кому – хотя бы по статусу – надлежит хранить "зажженные светы".
Найдутся ль еще примеры, когда публично беседующим был бы столь безразличен их свободный язык? Государственное телевидение, призванное служить эталоном национальной грамотности, превратилось в рассадник языкового нигилизма.
Гуманитарий-профессионал (не говорю уже – литератор) в отличие от всех прочих граждан имеет единственную возможность выразить "всего себя" – через язык. Пренебрегая своей языковой репутацией, считая "качество речи" чем-то второстепенным по сравнению с "убеждениями", он автоматически переводит себя в область некомпетентности, в тот знакомый всем социальный разряд, который не владеет собственным ремеслом и которому – в данном случае буквально – нельзя верить на слово. Имеет ли право гуманитарий требовать от сапожника хороших сапог, если то, что "тачает" он сам, разваливается на ходу?
Отказываясь от языковой ответственности, интеллигенция отказывается от ответственности вообще и тем самым предает самое себя. Но она предает еще и "малых сих", для которых ее речевое поведение должно являться ориентиром и образцом. "Только если мы решили, что "сапиенсу" пора остановиться в своем развитии, следует литературе говорить на языке народа, – замечает Бродский. – В противном случае народу следует говорить на языке литературы".
Именно слово есть та "крылатая крепость номинализма", которая, как говорил Осип Мандельштам, ведет "неутомимую борьбу с бесформенной стихией, отовсюду угрожающей нашей истории". Крепости, впрочем, выдерживают недолго, если ворота оказываются отпертыми изнутри.
А какие, например, меры способны изменить ситуацию?
Год назад, выступая на совместном заседании советов при Президенте РФ по межнациональным отношениям и по русскому языку, я внёс два предложения. Первое – ввести обязательный выпускной экзамен по русскому языку для всех без исключения выпускников вузов – как гуманитарных, так и технических. И оно, вроде бы, обсуждается. Вообще язык – это неписаная конституция, несоблюдение духа которой ведет к гибели всякую, в том числе и духовную, власть. Осип Мандельштам говорил: "Чаадаев, утверждая свое мнение, что у России нет истории... упустил одно обстоятельство, именно – язык. Столь высоко организованный, столь органический язык не только – дверь в историю, но и сама история. "Онемение" двух-трех поколений могло бы привести Россию к исторической смерти. Отлучение от языка равносильно для нас отлучению от истории".
Кстати, когда я читал на официальном сайте стенограмму упомянутого выше заседания советов, то обнаружил, что в расшифровке вместо слова "онемение" значится "а не менее". Такой вот пассаж.
Второе Ваше предложение - проведение квалификационных экзаменов для чиновников. Как Вы думаете, эта инициатива когда-либо будет реализована?
Хотелось бы верить. В 1809 году по инициативе государственного секретаря Михаила Сперанского для чиновников были введены обязательные экзамены по русскому языку, экономике, истории, географии… Дворянство возмутилось, и, возможно, это было одной из причин его опалы и ссылки в Нижний Новгород. В своем выступлении, обращаясь к президенту России, я позволил себе пошутить, что надеюсь, со мной подобное не произойдет. Благо, В.В. Путин понимает юмор.
Тотальный диктант. Ваше отношение к нему? Большинство участников диктанта признаёт, что задания сложны даже для профессиональных филологов и корректоров…
Инициатива с тотальным диктантом замечательная! Это прямой путь к самосовершенствованию. Если человек понимает, что он чего-то не знает, то получает прекрасный стимул подучиться. Дело ведь не только в чистоте грамматики. Гениям позволено игнорировать правила. Владимиру Маяковскому, например, Лиля и Осип Брики расставляла знаки препинания. Но Маяковским еще надо родиться! При этом с предсмертной запиской поэта случился казус. Поэт написал: "Товарищ правительство, моя семья — это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская…". Но когда текст напечатали, то поставили лишнюю запятую, благодаря которой получалось, что семья Маяковского – это Лиля, Брик, то есть, Осип Брик… Потом , к счастью, разобрались. Так что даже одна запятая играет важную роль. Предупреждение некоторым современным поэтам, которые вообще обходятся без знаков препинания. (Смеётся.)
Вы являетесь бессменным руководителем Литературной студии МГУ "Луч", созданной Вами в 1968 году. Какие цели и задачи студия ставит сегодня: это факультатив, место встреч гениев, или она просто даёт в руки ремесло, обучая технике написания стихов и прозы? Не зря же когда-то была такая афиша: "Хочешь быть в стихе везуч, заходи скорее в "Луч"!
О перспективах словесности некогда было сказано "...Пока в подлунном мире жить будет хоть один пиит". Добавлю, что если их – пиитов – оказывается как минимум двое, студия непременно возникнет. Почти полвека – срок для существования такого неформального института, как студия, думаю, уникальный. Демьян Бедный однажды признался в письме к Сталину, что испытывает к нему "биографическую нежность". Нечто подобное – если, конечно, приняв термин, отвлечься от породившего его контекста - я ощущаю в отношении очень многих из тех, кто посещал и посещает наши занятия.
Не зря говорят, что талантам надо помогать, бездарности пробьются сами. Студия – это место встречи, точка отсчета и, возможно, для некоторых - точка опоры. Как ни странно, наша главная цель – заниматься – и по мере сил – наслаждаться - бесполезным. Вернее, тем, что на первый взгляд кажется бесполезным. В конечном счете, именно оно, бесполезное, накапливается в культуре, которая сама есть некоторая избыточность по отношению к практической стороне нашего земного существования нашего пребывания в мире..
В шестидесятые-семидесятые студия была неким оазисом свободы, сосредоточением интеллектуальных сил Московского университета, да и не только его. Звездные часы "Луча", его "золотой век" - семидесятые годы. Поэтому первое поколение студийцев – самое блистательное: Саша Сопровский, Евгений Витковский, Алла Шарапова, Сергей Гандлевский, Алексей Цветков, Павел Нерлер, Наташа Ванханен, Бахыт Кенжеев, Евгений Бунимович, Геннадий Красников… Студийная атмосфера не оставляли шансов для проявления пошлости - как эстетического, так и социального порядка.
Вообще, каждое новое поколение давало свои "всходы". В восьмидесятых приходили поэты-одиночки - Инна Кабыш, Дмитрий Быков, Лена Исаева, Люба Берзина, Вера Павлова, Владимир Вишневский, Вадим Степанцов, Вика Гетьман (Иноземцева) и многие другие. В 90-е 2000-е студия превратилась в своего рода резерв для творческого семинара, которым я руковожу в Литинституте. Мы стали заниматься совместно, и возникший дух соперничества немало поспособствовал появлению новых имен: чрезвычайно талантливая Мария Ватутина, Анна Аркатова, Дмитрий Мурзин…
Что такое литературная студия сегодня? Во всяком случае, это – не литературная учеба. В принципе, можно научить некоторым приемам, техническому арсеналу стиха, но "ткань" вряд ли возникнет. Думаю, в студии - в высшем, разумеется, смысле – мы занимаемся делом, о котором толкуют философы и духовные учители всех времен. А именно – самосовершенствованием. Только совершенствуя себя, получаешь шанс "усовершенствовать" строку.
Разумеется, надо воспитывать "внутреннее ухо". Оно, как локатор или эхолот, должно опознавать истинный художественный объект, отделять его от эстетического мусора. Поэзия ХХ века (от Блока до Бродского!) неимоверно богата разнообразием голосов, обилием лирических характеров. Может быть, именно она, поэзия, более всего свидетельствует о величии и трагедии минувшего века.
Как сказал, ныне, слава Богу, здравствующий Наум Коржавин:
...Столетье промчалось. И снова,
Как в тот незапамятный год -
Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдет.
Ей жить бы хотелось иначе,
Носить драгоценный наряд...
Но кони - всё скачут и скачут.
А избы - горят и горят.
Или – прекрасный поэт Владимир Соколов:
Я устал от двадцатого века,
От его окровавленных рек.
И не надо мне прав человека –
Я давно уже не человек.
Что толкает художника к творчеству, где он из века в век находит вдохновение?
"Когда б вы знали, из какого сора…" В. Суриков уверял, что идея картины "Боярыня Морозова" пришла к нему, когда он увидел черную ворону на белом снегу. Конечно, великая поэзия рождается из великих потрясений: революция дала Маяковского, Есенина, Пастернака, Твардовского, Великая Отечественная война – целое поколение изумительных поэтов – Б. Слуцкого, А. Межирова, Д. Самойлова, Ю. Левитанского, Е. Винокурова, К. Ваншенкина...
Дмитрий Мережковский рассказывал, как отец привел его, пятнадцатилетнего, в гости к Достоевскому. Федор Михайлович, читая стихи юноши, морщился ("плохо, слабо"), а затем заметил: для того, чтобы хорошо писать, надо страдать. На подобное замечание мудрый отец ответствовал: "Пусть лучше не пишет, только бы не страдал".
Я ни в коем случае не призываю на головы современников (тем паче, поэтов) беды и несчастья. Но если нет личного переживания, сопричастности к общей судьбе, то ничего стоящего не напишешь. Сегодня так называемые тексты часто сконструированы, рецептурны – грамотно и технично выстроен сюжет, умело подобраны "дозы" – столько-то чернухи, столько-то секса, столько-то крови и т.д. Рецептурные вещи, как правило, многотиражны, окупаемы и востребованы на рынке. Это – мировой тренд.
Легко ли быть писателем в России? Особенно в современной России…
В двадцатые годы прошлого века в Петрограде существовало объединение молодых писателей – "Серапионовы братья". Встречаясь, его члены приветствовали друг друга словами: "Здравствуй, брат! Писать трудно". И это – чистая правда.
У Некрасова есть такие строки: "Братья-писатели, в вашей судьбе что-то лежит роковое". Русский писатель, "вступая на попроще", должен понимать, что вряд ли может рассчитывать на "сладкую жизнь".
Россия вообще такая страна, где многие литературные сюжеты, будь то первый бал Наташи Ростовой или объяснение Татьяны Лариной и Евгения Онегина, воспринимаются как реальные факты национальной истории. Это не вымысел, это так было на самом деле. О Бородинской битве мы судим не по историческим хроникам, а по стихотворению Лермонтова и роману Л. Толстого. Однако не рискну утверждать, что нынешняя словесность (а, скажем, не шоу-бизнес) является средоточием национального духа.
Предупреждаете ли вы своих учеников, студийцев и студентов о возможных опасностях их ремесла?
Стараюсь. Они должны понимать, что, скажем, творческий кризис – естественное для творческого человека состояние. Прошу прощения, но приведу на этот случай одно своё стихотворение.
Явив такую милость,
ступил ты в этот круг.
Но что с тобой случилось,
стряслось с тобою вдруг?
От прежних откровений
не стало ничего.
Все меньше озарений,
все чище мастерство.
И словно бы нарочно,
молчаньем окружен,
ты видишь еженощно
один и тот же сон.
Ты видишь дом, собаку,
веранду в полумгле
и белую бумагу
на письменном столе.
Все та ж в тебе отвага,
какая и была,
но белая бумага
пугающе бела.
И, тычась бестолково
средь этой немоты,
ни слова, ни полслова
не в силах вспомнить ты...
2015 год был в России Годом литературы. Можно считать его состоявшимся?
В идеале лучше было бы пережить Век литературы. Конечно, хорошо, что сделали акцент, уделили внимание и т.д. и т.п., но это не должно означать, что год прошёл, всё – переходим к другим делам. Получилось по большей части номенклатурно-отчетное мероприятие. При этом сокращаются филологические факультеты, кафедры русского языка и литературы, закрываются библиотеки и книжные магазины, падают тиражи литературных журналов. Это очень тревожные явления, сопутствующие, заметьте, Году литературы.
2016-й – Год кино. В основе кино – сценарий, литература, то есть, слово. Как Вы относитесь к экранизациям, и в частности произведений Достоевского, ведь Вы – признанный во всём мире исследователь жизни и творчества писателя.
Достоевский считал, что его произведения невозможно поставить на сцене, что он отнюдь не театральный писатель. К счастью, он ошибался – его персонажи появляются на всех сценах мира.
В этом году в планах Фонда Достоевского, который я имею честь возглавлять – провести симпозиум на тему "Литература и кино". Думаем пригласить сценаристов, современных писателей, чьи произведения ставят, режиссёров и всех причастных к искусству и индустрии кино. Надеюсь, это будет полезно.
Экранизация экранизации рознь. Например, когда вышел сериал "Идиот" режиссера Владимира Бортко, многие стали читать Достоевского. Хорошая, качественная экранизация – это катализатор, способствующий знакомству с первоисточником. Заметьте, что Достоевский говорит не о человеке преходящем, а о человеке вечном. О природе человека, которая мало изменилась. Каждое поколение открывает в Достоевском себя. Для человечества его творчество – акт самопознания. И хотелось бы верить, что, познав себя, мы всё-таки не ужаснёмся.
