У литературных критиков есть мнение, что вторая половина ХХ века —хороший пример горизонтальной модели культуры, при которой развитие устремляется не вверх, а вширь. Опираясь на уже существующие каноны и традиции в литературе, поэты и прозаики экспериментируют, соединяя, на первый взгляд, несоединимое; принимают новаторские решения, создавая новые воплощения привычных приёмов.
Тем не менее, несмотря на различия между стилями и даже убеждениями (а исторический контекст второй половины века заставлял обзавестись убеждениями: здесь и пацифистское движение после Второй Мировой, и протесты 68-го года), американских поэтов всё-таки можно объединить в несколько групп.
На одном полюсе находились традиционалисты. Это поэты, сильнее остальных приверженные заданным предшественниками поэтическим нормам. В их творчестве царят точность описаний, реалистичность и архаические риторические высказывания. Но эти традиционные приёмы искусно приправлялись новаторскими элементами: например, в поэзии Джеймса Тейта отсутствовала строфа.
Джеймс Тейт.
Если говорить о закатах,
вчерашний был ужасен.
Закаты ведь не должны устрашать, не так ли?
Но этот был грозен.
Бесспорно, он был прекрасен, но слишком прекрасен.
Он был неестественен.
За одной вспышкой следовала другая, и еще, и еще,
пока не подгибались колени
и ты начинал задыхаться.
Цвета были явно не от мира сего:
персики источали опиум,
ад мандаринов,
чистилище ирисов,
инфернальные изумруды, —
все вертелось в пенном водовороте, кружилось вихрем,
как будто играя с нами,
точно мы были ничто,
словно вся наша жизнь была подготовкой к тому,
к чему ничто нас не могло подготовить,
и менее готовыми к этому мы быть не могли бы.
(Джеймс Тейт, "Не станем прежними", из избранных стихотворений, 1991 г.)
А иногда он, используя приём анжамбмана, разбивал строфу на части, будто играя с ней, "перебрасывая" строчки на разные уровни, обрывая предложения. Этим Тейт в итоге добивался очень интересного (совсем не в духе классицизма) ритма и прозаизированной интонации. Российскому читателю такой стиль знаком по стихотворениям И. Бродского.
Вчера было тепло. Сегодня бабочка замерзла
в воздухе и была сорвана, как гроздь винограда,
ребенком, клявшимся, что о ней
позаботится. О самоуверенный город, в котором
зерна мака могут сойти за оплату такси,
где заурядные осы в человеческом сердце
могут спать и храпеть, где бифокальные очки
пучатся в оранжевом гараже мечтаний,
мы ждем на наших пустых чердаках новой поры года,
словно машину с мороженым. /…/
(Джеймс Тейт, "Бабочка в кресле-каталке", из избранных стихотворений, 1991 г.)
Наверное, самым, значимым поэтом второй половины века в Америке стал Роберт Лоуэлл. Дважды обладатель Пулитцеровской премии, он тонко сочетал в своей поэзии элементы барокко и модерна, подражая то Гомеру, то Пастернаку. В его стихах бросается в глаза сочетание "торжественной" лексики и новаторского ритма.
Роберт Лоуэлл.Домой — в потаённую норку,
Где мои облысевшие приятели
При деле,
Где собаки ещё помнят мой запах.
По воде
Против течения,
Ногами по дну…
А в глазах — зелень воды.
Тонешь и понимаешь:
Вот он, свет.
Нет ничего мертвее,
Чем главная улица
Этого городка,
Где почтенный вяз вязнет
И чахнет,
Облепленный смолой,
И листья на нём не родятся,
А значит, и не опадут,
И как ему бороться с зимой?
Но я помню его распустившуюся роскошь.
Как же было светло
В доверчивые минуты ночи
Юного лета,
Когда эта улица
Всё же была затенённой,
Когда эта улица
Была алтарём,
На котором мы с тобой
В жертву принесли
Жажду нашей плоти.
(Роберт Лоуэлл, "Возвращение домой", из сборника "Умершим за Союз")
Посередине, меж двух полюсов, разместились поэты-одиночки. Идущие по проторенным традицией дорогам, они не боялись экспериментировать. Но развивались они очень обособленно, каждый в своём ключе. Единственное, что их объединяло, был сильный эмоциональный надрыв. Именно благодаря американским "одиночкам" появилось такое явление, как исповедальная поэзия. Авторов связывал душевный надлом, трагическое одиночество в толпе, неспособность найти себя в мире, затяжные депрессии. Самыми известными поэтессами этой группы стали Сильвия Плат и Энн Секстон (обе покончили жизнь самоубийством).
В творчестве Плат виртуозно соединялась ирония, лирические мотивы, феминистские идеи и переживания. Её поэзия очень напоминает дневник; но писала она его только тогда, когда переживала сильное одиночество, отчаяние и депрессивные эпизоды.
Сильвия Плат.
Глаза закрою - сгинет белый свет,
Глаза открою - все родится вновь.
(Тебя на свете не было и нет.)
От звезд остался красно-синий след,
И небо наполняет чернота:
Глаза закрою - сгинет белый свет.
Я вспоминаю свой давнишний бред -
Как ты пришел, меня заколдовал,
Безумно пел, безумно целовал.
(Тебя на свете не было и нет.)
Бог рухнет с неба, ад сойдет на нет;
Ни ангелов, ни демонов:
Лишь я
Глаза закрою - сгинет белый свет.
Вернешься ты, а я, прождав сто лет,
Забуду имя, глаз забуду цвет.
(Тебя на свете не было и нет.)
Мне б журавлям отдать свою любовь, -
Ведь по весне они курлычут вновь.
Глаза закрою - сгинет белый свет.
(Тебя на свете не было и нет.)
(Сильвия Плат, "Песня безумной девочки", перевод Сергея Аркавина)
А вот — мифическое и даже страшное "Вяз":
/…/ Во мне поселился плач.
По ночам он вырывается на волю,
И крючки его ищут что-нибудь, дабы полюбить.
Меня ужасает это темное нечто,
Что дремлет во мне;
И весь день я чувствую его мягкие, волнистые излучины, его пагубность. /…/
(перевод Дэмиэна Винса)
Порой поэзия Плат интересно перекликается с Уолтом Уитменом, и это позволяет ещё лучше понять её настроение: драматичное, безвыходное.
Я — это я. Но я такой, как есть,
И этого мало. и этого достаточно.
(Сильвия Плат) (Уолт Уитмен)
На другом полюсе обосновались ярые новаторы и экспериментаторы. Вдохновлённые джазом и живописью абстрактного экспрессионизма, они прочно придерживались антибуржуазных взглядов. В их поэзии царила свободная форма и одно правило: никаких правил!
Условно экспериментаторов можно разделить на три основных движения: выходцы из Сан-Франциско, хорошо знакомые российскому читателю битники и, наконец, ньюйоркцы.
Поэты Нью-Йорка и Сан-Франциско творили вне политики. "Битники" черпали вдохновение из окружающей природы и культуры Востока, который располагался совсем близко. А первые — безупречно образованные, варящиеся в самой гуще событий искусства, часто работавшие смотрителями в музеях, они вдохновлялись мегаполисом, в котором жили (отсюда к ним пришло прозвище "урбанисты"). Самые яркие из них — Фрэнк О’Хара и Джон Эшбери.
Фрэнк О’Хара.
я смотрю
на тебя, и я лучше буду смотреть на тебя, чем на все портреты мира
пожалуй, разве что иногда буду поглядывать на "Польского Всадника", да и вообще, он же из коллекции Фрика
где, к счастью, ты еще не был, так что мы пойдем туда вместе впервые
и в красоте твоих движений сквозит некий футуризм
это в точности так же, как дома я никогда не вспоминаю об "Обнаженной, спускающейся по лестнице", или
на репетиции – о каком-то рисунке Леонардо или Микеланджело, от которых я всегда тащусь
и к чему все эти потуги импрессионистов
когда некому стоять рядом с ними у дерева и наблюдать за тем, как садится солнце
к чему это, если Марино Марини не смог высечь всадника из камня так же старательно
как и его коня
мне кажется, что всех их одурачили, отобрав некий восхитительный опыт
который я никогда не упущу, и вот почему я рассказываю тебе об этом
(Фрэнк О’Хара, "Пить с тобой Коку", перевод Дэмиэна Винса)
Здесь свободная строфа, но при этом сохраняется чёткий ритм. А как внезапно возникают в стихотворении те или иные картины или живописцы: здесь и Леонардо, и "Польский всадник" — так сказывается работа в музее, где поэт буквально пропитывался искусством.
Знаменитое поколение битников в мировой поэзии стали самыми громкими и "злободневными". Поэзия битников была ориентирована на декламацию (поэтому в ней есть паузы, которые свойственны разговору) и сильно воздействовала на слух. У Аллена Гинсберга и Джека Керуака постоянно слышен крик боли и ярости, в которую приводят авторов ценности современной Америки.
Аллен Гинсберг.
Я видел лучшие умы своего поколения, разрушенные безумием, оголившимися в припадочном голоде,
бредущими сквозь негритянские улицы на рассвете в поисках крепкого ширева,
ангелоголовые хипстеры, сжигающие себя ради райского соединения со звездным динамо в механизмах ночи,
которые, в лишениях и лохмотьях, пустоглазы и возвышенны, сидя, курили в надприродной темноте холодноводных квартир, плывущих над вершинами городов в созерцании джаза,
которые обнажили свой мозг Небесам под Эль и видели ангелов Мухаммеда выстроившимися на освещенных крышах многоэтажек,
которые проходили университеты с расширенными и холодными глазами в галлюцинациях о трагедии Арканзаса и сиянии Блейка среди разработчиков оружия,
которых исключили из академий за сход с ума и роспись окон черепа
неприличными одами,
которые сжались в комок в ощетинившихся комнатах в нижнем белье,
сжигая деньги в мусорных баках и слыша Страх за стеной.
(Аллен Гинсберг, отрывок из поэмы "Вопль")
Вторая половина ХХ века в США подарила нам ярких поэтов, непохожих друг на друга. Они продолжают быть актуальными и сегодня. Во-первых, качественная поэзия – явление непреходящее с течением времени. А во-вторых, обратите внимание, как современная российская поэзия похожа на процитированные мною стихи американцев! Но это уже совсем другая история…
