Между двумя книгами обнаруживается немало общего: действие затрагивает 30-е годы прошлого века, в основу сюжета положены судьбы народов Поволжья, повествование неудержимо дрейфует от реализма к мифологии. Помимо внешнего антуража отмечается и сходство более глубокого, внутреннего характера – тяга к замкнутым, герметичным, оторванным от мира локациям, в которых происходят события, отражающие трагедию отдельного человека и целой страны. По сюжетам проносятся тени сказочности – некоторые ситуации откровенно выпадают из правды жизни (больные исцеляются, злодеи проявляют милосердие, слабые обретают силу), но почему-то они оказываются глубже, убедительнее, достовернее документальной точности и детального реализма. Если в "Зулейхе…" мифологичность лишь отдалённо проскальзывает на заднем плане, то в "Детях…" она вынесена в самый центр.
Якоб Бах, скромный учитель из поволжской колонии Гнаденталь, становится репетиром для дочки богатого хуторянина. Семейство собирается переезжать в Германию – подыскивать девушке мужа, а юная Клара не владеет немецким и не отличается особым умом. Занятия проходят в суровой обстановке: малого того, что за ними присматривает молчаливая старуха Тильда, так ещё и ученица отгорожена непроницаемой ширмой. Бах не только преподаёт девушке основы грамматики и историю литературы, он ещё и рассказывает ей о жизни и особенно о милом сердцу Гнадентале. Между ученицей и учителем завязывается трогательная переписка на полях учебников, а после вспыхивает пламенная любовь. Во время переезда в Германию девушка сбегает от отца и остаётся жить у Баха. Гнадентальцы встречают пару недовольством и непониманием, из-за чего влюблённые вынуждены перебраться на опустевший хутор. В стране происходят великие потрясения – новая власть "отменила небо, объявила солнце несуществующим, а земную твердь заменила воздухом", но перемены остаются для Баха и Клары незамеченными. Впрочем, даже оторванность от мира не избавит от необходимости хлебнуть отмеренную долю лиха. Стремительное течение истории захлестнёт даже уединённый хутор, принося беспомощность, насилие и смерть. Рождение новой жизни не в силах перевесить всех злоключений, но, чтобы не дать ей угаснуть, Бах вынужден налаживать контакты с внешним миром. Партийный начальник Гофман, желающий побольше узнать о местном населении, готов платить ему продуктами за пословицы, песни, исторические факты. Особенно чудаковатого горбуна интересуют сказки, слегка переделанные в угоду изменившимся реалиям, - с их помощью он рассчитывает вдохнуть жизнь в мёртвую конструкцию нового мира.
Гузель Яхина. Фото: ksros.euИнтерес строителя коммунизма к фольклору вполне объясним стремлением "сказку сделать былью". Вот только слишком поздно приходит понимание, что практически в каждой волшебной истории "вставали в полный рост человеческие пороки и слабости, вершились преступления, случались крушения и катастрофы". Сказки пронизаны дыханием смерти от зачина до концовки. Прежде чем влюблённые обретут счастье, а на полях созреет богатый урожай, немало людей погибнут в муках, и среди них не только злодеи. Иногда сказкам лучше оставаться на бумаге, но они упорно воплощаются в жизнь и "трагичных моментов, страшных эпизодов, кровавых сцен" в них оказывается гораздо больше. Как сказочному сюжету не вырваться из костлявой хватки смерти, так и маленькому человеку не сбежать от большой истории. На хуторе Баха возникает замкнутый мирок, в котором практически ничего не известно о событиях, изменивших как всю страну, так и в близлежащий Гнаденталь. Даже летоисчисление ведётся не по календарю, а по самым ярким впечатлениям из редких вылазок к людям: Год Разорённых Домов, Год Безумия, Год Нерождённых Телят, Год Голодных, Год Мёртвых Детей… Даже полная изоляция от мира не позволяет сбежать от водоворота эпохи – он всё равно затягивает на самую глубину, на устланное мертвецами дно.
В романе тесно переплетены вымысел и реальность, сказка и быль, исторические факты и смелые фантазии. Далеко не всегда понятно, где кончается суровая правда и начинается неудержимый полёт воображения. Баху кажется, что придуманные им истории воплощаются в реальность, но действительно ли так происходит или живущий на отшибе шульмейстер слегка повредился рассудком? Финальное шествие по дну Волги – это переход в иной мир, где злополучные сказки всё-таки станут явью, погружение в неумолимую реку времён или околосмертное видение, обошедшееся без банальностей вроде света в конце тоннеля? Не только сюжет, но и язык романа балансирует между мифом и реальностью. Иногда авторскую речь захлёстывает менторский тон школьного учебника, и тысячи трагических судеб оборачиваются сухой статистикой. Гораздо чаще в повествование врывается причудливая сказочная образность. Внешность владельца хутора Удо Гримма складывается из "пищевых" метафор, а колхозные "тракторята" кажутся живыми существами.
Из сюжетной линии романа выбиваются несколько эпизодов, повествующих о вожде. Этот персонаж не называется по имени, но даже человек, прогулявший все уроки истории, узнает грандиозную фигуру, выписанную столь же ярко и зловеще, как в знаменитых строчках Мандельштама: "его толстые пальцы, как черви, жирны, и слова, как пудовые гири, верны". Персонажи романа изображены очень подробно, детально, реалистично – все они живые люди со своими надеждами, заблуждениями, странностями: и мечтающий изменить мир горбун Гофман, и жаждущая новых впечатлений Анче, и живущий страхом Бах, и отказавшийся от бродяжнической воли беспризорник Васька… Вождь же, несмотря на наличие у него мыслей, желаний, видений, на человека непохож. Он скорее производит впечатление идола, некой материализовавшейся идеи – ведь именно идеи вращают колесо истории, корёжа судьбы живых, настоящих людей.
Знакомясь с книгой "Дети мои", можно одновременно прочитать исторический роман о тяготах, выпавших на долю населения Немецкой Республики, мудрую притчу о маленьком человеке и большой истории, постмодернистский текст, где тень гамельнского крысолова не менее опасна, чем тяжёлая поступь всесильного вождя. Такая неопределённость пугает, но поддаваться страху не надо – лучше смело перелистнуть страницу и с головой уйти в эту удивительную книгу.
