Никто не знал...
Был день как день, простой, обычный,
Одетый в серенькую мглу.
Гремел сурово голос зычный
Городового на углу.
Гордяся блеском камилавки,
Служил в соборе протопоп.
И у дверей питейной лавки
Шумел с рассвета пьяный скоп.
На рынке лаялись торговки,
Жужжа, как мухи на меду.
Мещанки, зарясь на обновки,
Метались в ситцевом ряду.
На дверь присутственного места
Глядел мужик в немой тоске,-
Пред ним обрывок "манифеста"
Желтел на выцветшей доске.
На каланче кружил пожарный,
Как зверь, прикованный к кольцу,
И солдатня под мат угарный
Маршировала на плацу.
К реке вилась обозов лента.
Шли бурлаки в мучной пыли.
Куда-то рваного студента
Чины конвойные вели.
Какой-то выпивший фабричный
Кричал, кого-то разнося:
"Про-щай, студентик горемычный!"
. . . . . . . . . . . . . . . .
Никто не знал, Россия вся
Не знала, крест неся привычный,
Что в этот день, такой обычный,
В России... Ленин родился!
Это стихотворение написал в 1927 году Демьян Бедный, один из первых советских поэтов, хорошо знающих слово "конъюнктура" и умеющих им пользоваться. Конъюнктурной была и литературная фамилия этого деятеля: по рождению он не Бедный, а Придворов. Прямо говоря, не очень красивая фамилия – сервильная какая-то. Фамилию Демьян сменил. Но сервильность осталась при нем… Жаль, что Владимир Ильич не успел прочитать это стихотворение!..
Демьян Бедный и Владимир Ленин. Фото: zen.yandex.ru
Литературная лениниана – комплекс художественной и художественно-документальной литература разных родов и жанров о жизни и деятельности Владимира Ленина – начала складываться еще при жизни вождя. У ее истоков стояли Максим Горький и Владимир Маяковский. Маяковский заложил основы поэзии, тяготевшей к обобщенной символике, в которой Ленин представал рулевым революции. Но известно, что Ленин подозрительно относился к поэтической манере "горлана-главаря" и
недолюбливал его стихи. Всем советским школьникам буквально вдалбливали, что Ленин был очень прост и скромен и не любил восхвалений в свой адрес. Может быть, дело в этом.
Максим Горький поступил мудрее – он начал писать о Ленине в элементарной прозаической форме рассказа-очерка, где факты перемежаются с размышлениями о том, какое счастье выпало ему, Алеше Пешкову, с каким человечищем (ленинское слово в адрес Толстого) ему довелось общаться. Очерк-портрет Горького "В. И. Ленин" вышел впервые в 1924 году, по его течению заметно, что какие-то наброски делались при жизни вождя. Последняя редакция появилась в 1931 году. Если посмертный очерк отличается эмоциональностью и искренностью горя, то спустя семь лет Горький отредактировал его в классический образчик ленинианы, где образ Ленина прорисован "глубоко, многогранно, исторически правдиво" – то есть насквозь мифологично. По этому очерку и не поверишь, что его писала та же рука, которая в 1917 году, сразу после революции, вывела: "Ленин, Троцкий и сопутствующие им уже отравились гнилым ядом власти, о чем свидетельствует их позорное отношение к свободе слова, личности и ко всей сумме тех прав, за торжество которых боролась демократия". В "свежереволюционных" статьях Горького еще и не то сказано о Ленине… Судя по всему, потом он хотел загладить те свои неосторожные слова.
Фото: belayaistoriya.ru
И все-таки при жизни Ленина литературных посвящений ему было не так много. "Века уж дорисуют, видно, недорисованный портрет…" — писал Н. Г. Полетаев в стихотворении "Портретов Ленина не видно…" 1923 года. Если ему верить, то еще живого вождя не так восхваляли, как мертвого.
"Прорвало" литераторов в январе 1924 года – и на многие десятилетия. Посвятить стихи смерти вождя спешили поэты разных народов Советского Союза: А. Акопян, Микола Бажан, Сулейман Стальский, Г. Табидзе. А заодно и выразить свою преданность его делу. Вершиной "ленинианы" этого периода считается лиро-эпическая поэма Маяковского "Владимир Ильич Ленин" 1924 года, где поэт изобразил "самого земного изо всех прошедших по земле людей" как гиганта, перевернувшего мир. Нечто подобное совершил и Сергей Есенин в поэме "Анна Снегина", которая не о Ленине вовсе, а о первой любви на фоне революции – но Есенин там устами своего героя революцию вместе с ее рулевым принял, восславил, а темным мужикам, спрашивающим у него, что такое Ленин, "тихо ответил: – Он – вы".
Можно ли называть это демонизацией? Пожалуй. В поэзии Ленину отчетливо придавались черты сверхчеловека. Дальше такая тенденция будет только шириться.
В 1920‑х годах были сделаны первые попытки воссоздать образ Ленина в прозе и том ее ответвлении, что ныне называется нон-фикшн.
Фото: ozon.ruПрежде всего, воспоминания о вожде написали его соратники: А. В. Луначарский, В. Д. Бонч-Бруевич, А. К. Воронский, А. С. Серафимович и другие. Сколько правды было в тех воспоминаниях, вопрос отдельный. Также он "вошел" в художественные произведения. Это были и крупные эпосы "Жизнь Клима Самгина" Горького, "Тихий Дон" М. А. Шолохова и "Хождение по мукам" А. Н. Толстого; и сравнительно небольшие и ныне почти забытые тексты Лидии Сейфуллиной или Всеволода Иванова. Роднило их одно: Ленин показывался не в ряду масс, не наравне с другими даже революционерами, а над толпой, точно на том достопамятном броневике. В 1930-е годы получили развитие уже не столько воспоминания, сколько мифы о Ленине, придававшие ему черты, как бы это сказать, правдоподобно-прекрасные. Они воплощались и в драматургии – "Человек с ружьем" и "Кремлевские куранты" Николая Погодина – и в кино: кинодилогии "Ленин в Октябре" и "Ленин в 1918 году", поставленной Михаилом Роммом по сценарию А. Я. Каплера и Т. С. Златогоровой. Ленин был самым мудрым, самым человечным, самым честным, самым прозорливым и пр. из всех действующих лиц пьес, фильмов, книг. Михаил Зощенко написал "Рассказы о Ленине", осветив детство будущего преобразователя вселенной. У него вышла типичная советская агиография: Ленин, мол, с детства был "призван" на великое дело. Кое-кто усмотрел, правда, в тех рассказах двойное дно; не исключено, что Зощенко их и припомнили в 1946 году.
Все помнят стихотворную якобы быль А. Т. Твардовского "Ленин и печник". Таких "былей", где Ленин радостно общается с простым мужиком, было написано множество. Считается, что поэты и писатели опирались на народные предания. Можно поверить, что после коллективизации и репрессий простой народ стал видеть в покойном Ленине заступника – но увы, дальше литературных фантазий дело не пошло.
В годы Великой Отечественной войны образ Ленина раскрывали в основном в контексте вдохновения современников на подвиг. Это было продиктовано обстоятельствами.
А вот в мирное время, с начала 1950-х, история советской литературы отмечает качественный и количественный рост ленинианы. Со второй половины этого десятилетия активно и плодотворно начинает развиваться тема "Ленин и народ". Причем не только в русской, но и в национальных литературах. Наверное, есть в этом взаимосвязь с ХХ съездом партии и развенчанием образа другого вождя и учителя… Литераторам был нужен идеал – и его нашли в давно покойном Ильиче. Появляется "детское" направление в этом гигантском жанре, представленное повестями и рассказами Зои Воскресенской, Марии Прилежаевой, Софьи Виноградской. Ленин для детей выведен абсолютным примером для подражания во всем, а его семья – идеальной моделью семьи. Огромный вклад в лениниану внес писатель Афанасий Коптелов, написавший о Ленине, кажется, все, что было возможно: от трилогии "Большой зачин", "Возгорится пламя", "Точка опоры" о начале революционной деятельности Ленина до повести "Константин Петрович" о периоде, когда Ленин в гриме скрывался близ озера Разлив. Досконально описал семью вождя и его детство, отрочество, юность и украинский советский писатель Владимир Канивец, автор романа "Ульяновы" и россыпи повестей о родных и близких Ильича – брате Александре, сестре Оле и пр.
Книга Зои Воскресенской о матери Ленина - Марии Ульяновой.
Вершиной той ленинианы по праву считается удостоенная Ленинской (а какой же!) премии тетралогия Мариэтты Шагинян, состоящая из романов "Рождение сына" и "Первая Всероссийская", книги очерков "Четыре урока у Ленина" и эскиза к роману "Билет по истории". В советской школе преподавали так, что Шагинян раскрыла закономерности формирования в России нового типа личности в процессе революционных преобразований. В переводе на человеческий язык это значит, что она "застолбила" канонический образ Ленина в художественной литературе, оспаривать который было не только кощунственным, но и опасным. Ленин окончательно утратил все человеческие черты, зато приобрел характеристику великого революционера, рожденного для огромной исторической миссии, наделенного всеми чертами божества. Все характерные признаки этого образа привел в стихотворении "Читая Ленина" Семён Кирсанов – "циркач стиха", поэт, в общем-то, неформатный, но не избежавший общего соблазна.
Когда за письменным столом
вы бережно берёте
его живой и вечный том
в багряном переплёте —
и жизнь ясна, и мысль чиста,
не тронутая тленьем.
С гравюры первого листа
вас будто видит Ленин.
И чудится: он знает всё,
что было в эти годы, —
и зарева горящих сёл,
и взорванные своды,
и Севастополь, и Донбасс,
и вьюгу в Сталинграде,
и кажется — он видел вас
у Ковпака в отряде …
И хочется сказать ему
о времени суровом,
как побеждали злую тьму
его могучим словом,
как освящало каждый штык
его родное имя,
как стало званье — большевик —
ещё непобедимей.
И хочется сказать о том,
как в битве и работе
нам помогал великий том
в багряном переплёте,
как Ленин с нами шёл вперёд
к победе шаг за шагом,
как осенял себя народ
его бессмертным стягом!
В этом стихотворении сплелись черты всей советской мифологии, связанной с именем Ленина. Одним из мифов стало к языку приставшее "Ленин – вечно живой", сокращение строки Маяковского "Ленин и сейчас живее всех живых, наше знанье, сила и оружие". Борис Акунин в романе "Квест" 2009 года обыграл этот миф: иностранные приезжие в Советской России думают, что Ленин и впрямь жив, что его существование поддерживают научными средствами.
На Западе все было сложнее – если так называемые прогрессивные писатели марксистского толка идеализировали Ленина (начиная с американского журналиста Джона Рида, автора книги "Десять дней, которые потрясли мир"), то у них всегда были противники и "уравновешиватели".
Словари упомянутой эпохи утверждали, что советская и зарубежная лениниана столь обширна, что нет возможности назвать все произведения, посвященные вождю народов и его роли в мировой истории. Охотно верим. Но при всем количественном многообразии биографий Ленина и художественных апелляций к его фигуре фактически они были совершенно одинаковы.
Разница наметилась лишь в перестройку. Сначала в газетах стали появляться статьи о том, что культовая биография Ленина и история его семьи не соответствует действительности, что в истории рода Ульяновых многовато "белых пятен" – порой весьма скабрезных. Одной из первых книг, суммировавших все эти "отрицания", была пышущая злобой книга Владимира Солоухина "При свете дня". Это был труд о совсем другом Ленине – Ленине-бесе. На обложке одного из изданий он с рожками и изображался. В этой работе Солоухин воздал должное всем пикантным мифам, сопровождающим семью Ульяновых (есть версия, что его дед женился на собственной незаконной дочери, оттого потомки-Ульяновы носили черты вырождения, здоровьем не блистали и рано умирали), а также лично Ильича. И обратился к стихотворению Демьяна Бедного "Никто не знал", камня на камне не оставив от него и по фактографии, и по интонации. Приведу небольшой, но характерный отрывок:
Фото: auction.ru
"И что же поэт-пасквилянт выбрал из всей российской действительности того времени, чтобы показать свету? …Серенькая мгла. А почему, собственно, в апреле серенькая мгла? Более вероятно, что день был яркий, весенний, грачи прилетели, ледоход на Волге. …У дверей питейной лавки шумит пьяный скоп. Очередь, что ли, там за водкой на полкилометра? На рынке лаются торговки. Не просто ведь торгуют всевозможной изобильной снедью, а обязательно лаются. А чего бы им лаяться, когда всего полно - и снеди, и покупателей? Мещанки мечутся в ситцевом ряду. Это уж совсем что-то непонятное. Ситцев огромный выбор, ситцы дешевые, на всех хватит, и завтра их будет столько же, и каждый день, каждый год вплоть до того дня, когда к власти придет тот, кто родился в этот апрельский денек. …На каланче пожарный, прикованный, как зверь к кольцу. Ну, знаете ли... Не хватает уже ни слов, ни злости. При чем тут пожарный, который исправно на каланче несет свою службу, свое дежурство? Солдатня марширует под угарный мат. Не просто солдаты, русские солдаты, герои Измаила, Бородина, Севастополя (а вскоре и Щипки), а солдатня. Почему солдатня? Потому что подчиняются своим командирам, потому что служат царю и отечеству, а хуже этого, с точки зрения младенца, народившегося в тот апрельский денек, ничего быть не может...
Возникает вопрос, зачем понадобилось из яркой, златоглавой, колокольной, ярмарочной, стерляжьей, песенной, хороводной, мастеровой, пахотной, сенокосной, привольной, ледоходной, блинно-катально-масленичной, пасхальной, светловодной, боровой, черноземной, соловьиной России делать серенькую, скучную, невзрачную, бедненькую, затюканную Россию? А очень просто. Ведь если Россия богата, могуча, изобильна, просвещенна, то какой же смысл в рождении того человека, который придет и возьмется ее переделывать? Нечем будет оправдать появление этого человека и те реки крови, которые он прольет, и то разорение, которое он принесет в страну, и миллионы погибших с голоду, и вакханалию уничтожения, опустошения, ограбления..."
Лев Данилкин. Фото: twitter.com
Такова была "лениниана" 90-х-нулевых. А потом, надо признать, имя Ленина как-то забылось, отошло на дальний план. Статистика показывает, что многие ассоциируют Россию с именем Сталин. Ему и посвящены во множестве книги новых публицистов. Однако и лениниана совершила новый поворот (пока в единственном примере, но кто знает?..). Литературный критик Лев Данилкин написал солидный труд "Ленин. Пантократор солнечных пылинок". Пышное название нуждается в расшифровке.
"Пантократор" – с греческого – всевластный, всесильный. Этим термином обозначается иконографический тип Христа как Небесного Царя и Судии. А солнечные пылинки упомянул сам Ленин в одной из своих работ по поводу пифагорейской философии: "душа есть солнечные пылинки". Если прочитать буквально, Лев Данилкин имел в виду "Ленин – властитель душ". Может быть, и так; но чисто семантически вседержитель властвует над пылью, и это нельзя сбрасывать со счетов.
Фото: соцсети.
В книге Данилкина о Ленине три смысловых пласта: биографический (с решительно исключенной "желтизной" вроде Инессы Арманд), научный (анализ работ и их актуальность) и "путеводитель по ленинским местам". Все это нужно современному читателю, особенно молодому, у которого в школе не было "ленинских уроков", а представления о Ленине самые причудливые. В целом книга выглядит серьезным и взвешенным историческим исследованием. Но иногда прорывается странная ирония: "В мае 1911-го квартира на Мари-Роз напоминала жилище Бильбо Бэггинса: один за другим в дверь колотили гномы-делегаты, готовые к Большому приключению". Не слишком ли – сравнить вождя мирового пролетариата, человека пусть неоднозначного, но реально существовавшего, с гномами, заведомо сказочными существами, а его историческую миссию – с эпизодом из книги, которая на тот момент еще не написана?.. Это выглядит авторской игрой с читателем – из той же серии, что "солнечные пылинки". Именно под сенью ленинианы у советских литераторов выковалось умение держать фигу в кармане. Может быть, Лев Данилкин прямо пишет о Ленине, а опосредованно напоминает и об этой особенности официального советского искусства?..