Фото: Николай Рерих - Русская Пасха, 1924 г. Холст, темпера
Картину “Мёртвый Христос в гробу” (1521-1522 г.) Фёдор Михайлович Достоевский увидел в августе 1867 г. в Базеле. Находился он там со своей женой Анной Григорьевной. Автором произведения является художник Ганс Гольбейн Младший. Картина произвела на Достоевского глубочайшее впечатление. В своих воспоминаниях Анна Григорьевна пишет, что для того чтобы лучше рассмотреть картину, рискуя быть оштрафованным, Фёдор Михайлович встал на стул.
В том же 1867 г. Достоевский начинает писать роман “Идиот”, в котором князь Мышкин во время посещения дома Парфена Рогожина обращает внимание на картину, висящую на стене: “Это копия с Ганса Гольбейна, - сказал князь, успев разглядеть картину, - хоть я знаток небольшой, но кажется отличная копия, я эту картину за границей видел и забыть не могу”.
Что же так потрясло Достоевского? С чем была категорически не согласна душа русского писателя? О несогласии мы можем судить, опираясь на слова князя Мышкина: “Да от этой картины у иного ещё вера может пропасть!”.
Образ Иисуса Христа на картине был представлен не канонически. Иными словами Христос был изображен как обычный труп. И смерть показана финальной точкой бытия. Это и возмутило русского писателя. Отсутствие божественного в картине. Гольбейн будто отнял у своего героя право на Воскресение.
И всё-таки Воскресение… Душа русского человека не может жить без этого безусловного права – права на Воскресение. А уж тем более душа русского писателя! Не случайно во второй половине XIX в. в России появляется новый литературный жанр – пасхальный рассказ.
Удивительным образом, на мой взгляд, Антон Павлович Чехов в своём рассказе “Архиерей” изображает дни Великого Поста. Дни жизни преосвященного Петра, который чувствует, что не здоров. Последние его земные дни… И за эти дни в жизни преосвященного происходит что-то очень важное. Возможно, самое важное. Его встреча с мамой, которую он не видел девять лет. “День был длинный, неимоверно длинный, потом наступила и долго-долго проходила ночь, а под уто, в субботу, к старухе, которая лежала в гостиной на диване, подошел келейник и попросил её сходить в спальню: преосвященный приказал долго жить. А на другой день была Пасха”. Чехов показывает нам в рассказе не только встречу с матерью, но и с Богом.
В своём рассказе
“Светлое Воскресение” Николай Васильевич Гоголь пишет об отваге русского народа “никому не сродной”. И отвага эта, когда брат встаёт за брата своего, отвага эта целиком и полностью заключается в крепости духа, в вере. В безграничной вере в Светлое Христово Воскресение.
А. Маковский. Пасхальный стол
В 1887 г. Дмитрий Мережковский написал замечательное стихотворение “Христос воскрес”. На все времена.
“Когда б Он был меж нас и видел,
Чего достиг наш славный век,
Как брата брат возненавидел,
Как опозорен человек,
И если б здесь, в блестящем храме
“Христос воскрес” Он услыхал,
Какими б горькими слезами
Перед толпой Он зарыдал!”
На мой взгляд, в этих словах так много призыва, там много обличения. А ведь, правда. В последние годы стало модно поститься. Постятся все: и стар и млад. Мы постимся, не вкушая запрещенных в пост продуктов, совершенно забывая о нашей душе. А ведь прежде именно душу нужно держать в строгом посте. Не делаем этого. Забываем. Или просто не хотим.
И всё-таки, несмотря ни на что, ежегодно мы получаем эту великую милость от Бога, это великое право сказать: “Христос Воскресе!” нашим близким и друзьям. Прижать их к себе и прижаться самим. Почувствовать теплоту внутри и понять, что где-то, далеко-далеко, нас уже давно за всё простили.
Мне хочется в завершении вспомнить отрывок о Пасхе из книги Ивана Шмелёва “Лето Господне”, который как нельзя лучше отражает ощущения русского человека в этот праздничный час: “Великая суббота, вечер. В доме тихо, все прилегли перед заутренней. Я пробираюсь в зал — посмотреть, что на улице. Народу мало, несут пасхи и куличи в картонках. В зале обои розовые — от солнца, оно заходит. В комнатах — пунцовые лампадки, пасхальные. Постлали пасхальный ковер в гостиной, с пунцовыми букетами. Сняли серые чехлы с бордовых кресел. На образах веночки из розочек. В зале и в коридорах — новые красные дорожки... на пуховых подушках, в столовой на диване, — чтоб не провалились — лежат громадные куличи, прикрытые розовой кисейкой, — остывают. Пахнет от них сладким теплом душистым... Отец надевает летний пиджак и начинает оправлять лампадки... Он ходит с ними по комнатам и напевает вполголоса: “Воскресение Твое Христе Спасе. Ангелы поют на небеси”, — и я хожу с ним. На душе у меня радостное и тихое, и хочется отчего-то плакать...”.