Театр Моссовета представил свою версию "Месяца в деревне" Тургенева

Пьесу Тургенева, с ее элегичностью, с ее знаменитым тонким кружевным плетением сюжета, давно уже не ставят “как есть” – поэзия певца дворянской уходящей натуры, как правило, подвергается довольно жестким, постмодернистским ли, сатирическим ли, операциям. Оно и понятно: сегодняшняя, преимущественно, городская жизнь с совсем иным стилем человеческих взаимоотношений, с другим образом жизни, с иной социальной иерархией и т.д. и т.п. требует от художника осмысленной и честной работы с классическим текстом. Например, в спектакле Евгения Марчелли (Ярославский театр драмы) воздушная пьеса Тургенева наполнялась плотной жизненной фактурой, с избыточной чувственностью, с открытой сексуальностью. Спектакль Ивана Орлова – совсем другой, но ему, как и ярославскому, свойственна изрядная доля иронии.

Фото: Елена Лапина

Пространство, созданное на небольшой сцене художником Евгением Лемешонком, отсылает не к образу старинной усадьбы; скорее, это что-то, вроде веранды в каком-то современном пансионате или в загородном коттедже, где проживает стильная современная красавица Наталья Петровна Ислаева. Зеленые деревянные стены, много проемов, много воздуха, сверху – крыша из искусственной, ядовитого цвета, листвы. В какой-то момент тут обнаружится тщательно замаскированная дырка, ведущая на крышу – проворная Наталья Петровна, забыв про плавность своих тщательно отрепетированных манер, подставит стремянку и поспешно полезет вслед за своим молодым возлюбленным. Есть еще небольшой помост, эстрада, на котором дачный бэнд под руководством местечкового мачо Ракитина будет деловито и безголосо лабать песни “Аквариума”.

 

Фото: Елена Лапина

В этом спектакле все – молодые: не только Верочка, которая в исполнении Надежды Лумповой иногда напоминает обаятельных, правдолюбивых героинь из шестидесятнических пьес – по-подростковому резкая, и в интонациях, и в движениях, откровенно неискушенная в женских играх, в любовных (да и любых других) интригах, бросающаяся в каждое свое решение как в омут. Впрочем, сыграна она, в отличие от шестидесятнических героинь, с мягкой иронией. В финале ее подвижное лицо с широко открытыми глазами застынет в гримасе какого-то недетского горя, и, согласившись на брак с непропорциональным, неловким Большинцовым, Верочка бросится упаковывать чемодан. С упрямым упорством будет пихать туда огромного, длиннющего змея, которого когда-то смастерил студент Беляев.


Фото: Елена Лапина

Молода не только она – тут и сама Наталья Петровна (Наталья Ноздрина), умеющая красиво носить красивые вещи, настоящая актриса по жизни, с наслаждением манипулирующая окружающими мужчинами, – тоже не тронута солидной мертвенностью, и в моменты эмоционального накала мгновенно выходит из образа светской львицы. Можно вспомнить, например, их смешную драку с Верочкой – две молодые женщины, перестав играть в сестер, благодетельниц и воспитанниц, как школьницы, дерутся из-за обалдевшего паренька-балбеса в полосатой майке и кепке (Семен Шомин), которому и остается только их разнимать.


Фото: Елена Лапина

Молод и симпатичен сам Ислаев – режиссер вместе с актером Сергеем Зотовым придумали его большим, жизнерадостным человеком, с широким шагом, с широкими жестами рук. Светясь подкупающей радостью, этот огромный ребенок в розовых шортах, обнаружившихся под рабочим комбинезоном, демонстрирует всем новую, игрушечную, пластмассовую веялку. Крутит ручку, и во все стороны, и на персонажей, и на зрителей первого ряда, сыпется зерно. До тонкостей жизни ему просто нет дела, разговоры о деликатном в тягость: когда уж приходится объясняться, Ислаев делает робкие шажочки на встречу Ракитину, да и то, потому что в спину его подталкивает старая мать.


Фото: Елена Лапина

Лариса Кузнецова играет свою героиню экстравагантной декаденткой – в длинном платье в лиловых цветах, в сложносочиненной шляпе, она порывисто хватает микрофон, озвучивая интимные подробности семейной жизни надрывным ломаным голосом. Молод здесь и Ракитин (Владислав Боковин) – провинциальный модник в красных штанах, в футболке с портретом Тургенева, чуть театральный, чуть клоунский, слабый, несколько истеричный, но совсем не злой человек. Маска недолюбовника-дурачка спадает с него ближе к финалу, когда в сцене разговора с Беляевым Ракитин демонстрирует вдруг проявившееся, совсем не фанфаронское, мужество.

Впрочем, все герои спектакля продуманы подробно, а отдельные сцены смотрятся изобретательными скетчами – страстная Катя (Кристина Исайкина), одетая как лесная нимфа, отрывает усы карикатурному немцу-гувернеру (Антон Аносов); Верочка вручает Беляеву на прощанье увесистую книжку стихов, молодые люди, наслаждающиеся собственной жизненной силой, бросаются плюшевыми, зелеными и красными, яблоками, густо рассыпанными по сцене. Рискованным кажется только решение мальчика Коли, воспитанника Беляева – его, как и старого Большинцова, играет Юрий Черкасов, выходящий в начале к первым рядам партера в образе клоуна. Кажется, что такое, несколько старомодное, решение слишком уж травестирует пьесу Тургенева, которая в спектакле театра им. Моссовета и так тяготеет к комедии.

Драматические сцены даются чуть натужнее, чуть тягостнее, нежели моменты игровые и ироничные – от того провисает начало второго акта, с чередой любовных объяснений. Драматическую ноту удается усилить Наталье Петровне: знаменитая фраза “все вы прекрасные люди…” здесь вдруг звучит особенно горько, в контрасте с общей легкомысленной атмосферой. Впрочем, со временем спектакль как будто выравнивается, и к финалу позволяет себе и легкую сентиментальность, но столь деликатную и оправданную общим стилем постановки, что к этому чувству с удовольствием подключаешься. Общая суета, сборы, Верочка упаковывает вещи, на заднем плане меряет сцену решительными шагами стремительная Наталья Петровна, волоча за собой большой чемодан с вываливающейся одеждой. Но в той, довольно гармоничной, картине мира, которую нарисовал режиссер, трагедии мимолетны, естественны и не фатальны. И вот уже милый, но не очень деликатный Ислаев несет жене юбилейный торт со свечками в виде цифры “30”, а Наталья Петровна, присев на ступеньки, хватает огромный кусок прямо рукой, и ест жадно, с аппетитом, размазывая крем по губам.

 

Обаяние этого “Месяца в деревне” – в честной интонации режиссера: тот редкий случай, когда отдельные гэги логически связаны с общим строем спектакля, когда каждый из персонажей (хотя иногда кажется, что им чуть-чуть не хватает какой-то скрытой от нас содержательной глубины) подробно придуман. Комедийная же, по большей части, жанровая природа объясняется не маркетинговыми задачами, а личным опытом прочтения пьесы молодым (здесь это именно качество и свойство, а не недостаток) режиссером.