Изобретатель Щелкунчика, Серпентины, Крошки Цахеса, кота Мурра... Скольких ещё героев, антигероев, хворей и тварей он оставил мировой литературе?!
От сказочного фантастического мира его отвлекала действительность. Хаос и безденежье преследовали его всю жизнь. В поисках "нормального существования" он метался по Европе, рисуя своих таинственных и чудесных существ не более чем попутно. Или, наоборот, "попутными" были попытки социализации?..
Фото: svoboda.org
Он долго собирается — и, наконец, начинает вести дневник. Первая запись сделана 1 октября 1803 года. Возможно, повлияла смерть любимого дяди, наставника и вдохновителя. Дядя не чужд был при жизни интереса к эзотерике и мистицизму. Он воспитывал племянника, Теодора, и прививал ему свои сокровенные страсти. Не с него ли впоследствии будет списан добрый ведун "Главный Саламандр"?
Почему воспитывал? Все просто. Эрнст Теодор Гофман появился на свет в Кенигсберге, столице Восточной Пруссии, в семье адвоката 24 января 1776 года. С трёх лет мальчик находился под опекой бабушки и дяди: родители развелись, отдали ребёнка близким родственникам и больше о нём не побеспокоились.
Имя "Амадей" юноша присвоил себе только в 1805 году: от искреннего восторга и преклонения перед Моцартом.
Молодой человек в 24 года (в 1800 году) заканчивает Кенигсберский университет и всерьёз собирается (вернее , мечтает) заниматься искусством — музыкой, живописью, литературой… Но вынужден подвизаться на мелком юридическом поприще. Попытки свободного творчества приносят не доходы и славу, а бедность, пьянство, расстройство нервов... Вот истинный путь настоящего фантазёра! Тем не менее, небольшое наследство, капельдинерство в Дрездене, "хлебное" место в Берлине, ещё кое-какие поблажки судьбы позволяли "зализывать раны" и писать.
Э.-Т.-А. Гофман. Гравюра Ж. С. Дюпона. Фото: voxxter.ru
В 1803 году в дневнике по дороге в провинциальный городок Плоцк Гофман вполне реально оценивает своё положение литератора, композитора, мужа, отца: оно незавидное. Да и вокруг творится Бог знает что: бушуют наполеоновские войны, ломаются эпохи, царит военно-политический хаос. В искусстве полная эклектика, неразбериха школ, направлений, пристрастий: классицизм приелся, романтизм опостылел немецкой публике. А наш фантаст-энтузиаст, пребывая в заботах о месте клерка, в те же промозглые осенние дни задумывает разноцветную симфонию в прозе – "Золотой горшок".
Его гротескно-фантастический сюжет – счастливое приключение молодого чудака студента Ансельма. За ним скрывается сам автор, честный и горький беглец от пошлой и опасной реальности. Но есть ещё один мотив, пронзительная нота неприкаянности. Поиск "опекуна" среди житейских и колдовских сил, такого же, каким в жизни был искренне оплаканный дядя.
"Золотой горшок". Иллюстрация Ф. Ионина. Фото: illustrators.ru
Студентов в произведениях Гофмана появится еще много: Ансельм в "Золотом горшке", Натаниэль в "Песочном человеке", Бальтазар в "Крошке Цахесе"… И все они будут в той или иной мере отражением автора: романтическими, восторженными недорослями, энтузиастами и дилетантами, пребывающими в плену собственного идеализма, наивности.
В "Крейслериане" понятно, что alter ego Крейслера – сам Гофман, постоянно находящийся в противоречии между "идеалом" и "существенностью". В этом произведении прослеживается один из постулатов романтизма: "ученик не сосуд, который нужно наполнить, а факел, который нужно возжечь", а ученика "без факела в душе", без таланта и склонностей быть не может. По определению. Второй постулат — два мира, идеальный и сущностный, не должны пересекаться ни в коем случае. В этом священном убеждении Гофман и провёл свою жизнь.
"Крейслериана". Иллюстрация И. А. Кравченко. Фото: childrenpedia.org
Гофман перенимает традиции ушедшего века романтизма. Он честно отдавал свой долг старшим собратьям по перу. Причём сам он был разрушителем вполне устойчивых мировоззрений "столпов" раннего романтизма.
Гофман вступил в литературу уже 33-летним. Возраст для дебютанта в консервативном германском сознании почтенный. Писатель был готов к тому, что ни музыку его, ни прозу не примут ни авторитеты, ни читатели и зрители. На оглушительный дебют он не рассчитывал. И всё же… прохладный невнимательный приём публики был тяжёлым испытанием. Ранимость, мнительность, восприимчивость к чужому мнению были его крестом. Однако они не мешали, а может, и провоцировали на поступки, за которые судейского чиновника выгоняли со службы: то ли за пьянство, то ли за склочность (ну, скажем мягче, тяжёлый характер), то ли за переходящую все границы дерзость рисовать карикатуры на начальство, что имело место в Познани.
"Гофман около своего дома в районе Бамберга". Художник Hans Liska. Фото: sunhome.ru
Наш герой сам себе вредил — и существовал в сложное время и в странном статусе. Умел сочетать убогое с высоким. Капельмейстер плохого оркестра в провинциальном театре в Бамберге выступил композитором, сочинив странную оперу "Ундина". Дополнительно к тому, что был он актёром, рисовальщиком и литератором. Музыка была для Гофмана главным наставником, перед которым немеет любой мастер.
Гофман намеренно снимал пафос непроницаемости низкого и высокого, "духовности" и приземлённости. Настоящим врагом его мог стать только ортодоксальный авторитарный филистер.
Иоганнес Крейслер больше всего страдал и мучился, когда непосвящённые, бездарные, но богатые люди стремятся причаститься к "святому искусству".
Фото: etagofman.narod.ruВ сущности, "Крейслерианы" скучноваты. Их бесконечные повторы могут даже раздражать своей безыскусностью и навязчивостью. Но, если читать внимательнее, можно заметить, что автор тем самым выбивает скамейку из-под сноба. Если рассматривать писания Иоганна Крейслера как цикл очерков и статей, то это первый пример немецкой романтической музыкальной критики. Он с одинаковой лёгкостью и блеском сравнивает Глюка и Бетховена, Моцарта и Панзелло, Рамо и Беневоли Орацио. И, кажется, впервые в немецкой литературе использует приём противоиронии.
В самом начале главки "Мысли о высоком назначении музыки" читаем: "Цель искусства вообще – доставлять человеку приятное развлечение и отвращать его от более серьёзных или, вернее, единственно подобающих ему занятий, то есть от таких, которые обеспечивают ему хлеб и почёт в государстве…" А в конце – подбираем рассыпанные со знанием дела блёстки афоризмов: "Романтический вкус – явление редкое; ещё реже романтический талант…"
Портрет Э.-Т.-А. Гофмана. Художница Eva Wichmann. Фото: etagofman.narod.ru
В литературу Гофман вступал оснащённый доктриной "бури и натиска" — стройности и в то же время разнообразия литературных устремлений одного романтического вектора. Но, фактически влившись в стройные ряды, оказался посреди брожения умов. Проще говоря — идея стала себя изживать. И отсюда извечное, очень литературное "…нужны новые формы". В его случае верна формула Новалиса: "Меня всё приводит к себе самому".
Гофман много написал за семь лет: с момента начала "Фантазий в манере Калло" (1814-1819) до "Житейских воззрений кота Мурра" (1-й том— 1819 год; 2-й том — 1821 год). "Кот Мурр" остался незаконченным. Он ушёл из жизни 1822 году и не довёл до конца обе не пересекающиеся сюжетные линии — биографию кота Мурра и историю жизни капельмейстера Иоганнеса Крейслера при дворе в карликовом немецком княжестве. Но писал до самого конца.
"Житейские воззрения кота Мурра". Иллюстрация Л. Мишиной. Фото: tvoybro.com
В его произведениях прослеживается мотив зеркальности, лабиринта, стекла (в которое Ансельм заключён ведьмой). Отсюда хрупкость, причудливость, "надмирность" любимых героев!
Но не только романтический узник может "сбежать" из зеркала. Пробить хрупкую амальгаму и вырваться наружу стремятся бесовские силы, враги рода человеческого. И тут уж нашему брату не поздоровится! Этот легендарный сюжет тоже использован Гофманом в "Золотом горшке".
Клишированное романтическое "двоемирие" в сочинениях Гофмана сменили "параллельные миры". "Золотой горшок" как метафора творчества вечен.