Шеншин против Фета
Наверное, во всей истории русской поэзии не сыскать поэта с более странной и загадочной судьбой, чем у Афанасия Фета. Вся его жизнь прошла под угрозой возможного безумия: его мать и две сестры страдали душевным расстройством. Была ли расстроена психика и у самого Фета или нет, но что у него было расстроено, без всякого сомнения и к большому его раздражению, так это его коварная судьба, по прихоти которой его имя раздвоилось.
Само его появление на свет прошло под сильным знаком двойственности и альтернативности. Зачатый немцем Фетом и почти готовый законно родиться на свет в Германии, он был внезапно переброшен ещё во чреве матери Шарлотты Беккер, решившейся на побег с русским помещиком Афанасием Неофитовичем Шеншиным, в необъятную Россию и родился на Орловской земле сыном русского дворянина Шеншина.
Всю жизнь он метался между Фетом и Шеншиным. Без объяснения причин крещение Шеншиным в его гимназические годы внезапно признали незаконным, – и ему повелели называться Фетом. Но он не хотел быть им – безродным и незаконнорожденным – и положил десятилетия жизни на то, чтобы снова стать респектабельным столбовым дворянином Шеншиным.
Поэт пожертвовал всем ради своей цели, даже страстной любовью к бедной девушке и женился уже в годах на немолодой дочери богатого купца по очевидному для всех расчёту.
Он страстно желал “сесть на землю” и добился своего ценою больших страданий и усилий. “…Я был бедняком, офицером, полковым адъютантом, а теперь, слава богу, Орловский, Курский и Воронежский помещик, коннозаводчик и живу в прекрасном имении с великолепной усадьбой и парком. Все это приобрел усиленным трудом, а не мошенничеством”, – писал он о себе с нескрываемой гордостью. Но при этом он вошёл в русскую поэзию под невесомым и ветреным именем совершенно неповторимого поэта-импрессиониста Афанасия Фета, чуть ли не кинематографического певца “безумства и чепухи”, сиюминутных состояний и настроений:
Шепот, робкое дыханье.
Трели соловья,
Серебро и колыханье
Сонного ручья.
Свет ночной, ночные тени,
Тени без конца,
Ряд волшебных изменений
Милого лица,
В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слезы,
И заря, заря!..
1850
Портрет поэта
Фото: Антикварные книгиКаким можно представить себе облик поэта, написавшего такие строки, когда б не знать, каков его истинный облик? Уж точно не таким, каким описал его Тургенев:
“Он теперь сделался агрономом-хозяином до отчаянности, отпустил бороду до чресел – с какими-то волосяными вихрами за и под ушами – о литературе слушать не хочет и журналы ругает с энтузиазмом”.
Трудно поверить, что из-под пера этого человека могло выйти легкое безглагольно стихотворение “Шёпот, робкое дыхание” и откровенно хамское письмо к орловскому соседу Тургеневу: “Покупайте у меня рожь по 6 руб., дайте мне право тащить в суд нигилистку и свинью за проход по моей земле, не берите с меня налогов – а там хоть всю Европу на кулаки!”.
Фото: http://kursk-museum.ru/Фетовская поэзия – эфирная, легкая, суггестивная, новаторская – непостижимо противоречит тяжёлому мрачному характеру и крайне консервативному мировоззрению своего создателя. Как никто другой из русских литераторов он жаловался в журнальных статьях на расстройство порядка в России после отмены крепостного права. Как ни в ком другом чистое искусство для искусства не нашло более идеального выразителя, чем в своекорыстном и расчётливом помещике Шеншине.
“Что ты за существо, я не понимаю...”
“Он стал рьяным хозяином и гонит музу взашей”, – писали о Фете близко знавшие его современники. Резкое отличие житейской и поэтической сторон этого человека удивляло даже очень близких к нему людей. “…Откуда у тебя берутся такие елейно-чистые, такие возвышенно-идеальные, такие юношественно-благоговейные стихотворения? – спрашивал Фета Полонский. – Какой Шопенгауэр, да и вообще какая философия объяснит тебе происхождение или тот психический процесс такого лирического настроения? Если ты мне этого не объяснишь, то я заподозрю, что внутри тебя сидит другой, никому не ведомый, и нам, грешным, невидимый, человек, окруженный сиянием, с глазами из лазури...Ты состарился, а он молод! Ты все отрицаешь, а он верит!.. Ты презираешь жизнь, а он, коленопреклоненный, зарыдать готов перед одним из ее воплощений…”.
Так где же логика?
Закономерно и объяснимо в его жизни только одно: именно этот мрачный человек стал переводчиком на русский язык главного труда Артура Шопенгауэра “Мир как воля и представление”. Неслучайно Полонский упоминает о нём в письме к Фету.
Фото: Интернет-портал Национальной библиотеки БеларусиВсю жизнь Фет переносил на своё творчество шопенгауэровскую философию пессимизма, фатализма, эгоизма и иллюзорности счастья. К этому стоит прислушаться: значит, таковым сущностно были оба – и Фет и Шеншин. Именно в философии Шопенгауэра пересеклись в общей точке неподражаемый поэт Фет с конозаводчиком Шеншиным.
Постулат чистого искусства – поэзия и жизнь не имеют между собой ничего общего – невыполнимый, в принципе, для кого-то ещё с более цельным мировосприятием, есть ключ к разгадке двойственности этого человека. Он не просто говорил, что поэзия есть ложь и что поэт, который с первых же слов не начинает лгать без оглядки, никуда не годится, он так и делал. Он полностью соответствовал своему же утверждению: “Поэт есть сумасшедший и никуда не годный человек, лепечущий божественный вздор”.
Тульский сосед и друг Фета Лев Толстой высоко ценил его: “Фет – поэт единственный в своём роде, не имеющий равного себе ни в одной литературе, и он намного выше своего времени, не умеющего его ценить”. Тургенев только слегка утрировал, когда говорил, что ждёт от Фета стихотворения, в котором заключительный куплет надо будет передавать безмолвным шевелением губ.
Фото: Аукционный дом "Империя"
Внушить, навеять, нашептать – вот вершина, к которой стремится поэтический гений Фета. “Шёпот, робкое дыхание” – самое близкое к предельной фетовской цели стихотворение. Оно стало настолько популярным и известным, что прославились даже пародии на него. Пародий было много – Николая Добролюбова, Николая Вормса, Дмитрия Минаева. Вот комическая пародия Минаева, интересная тем, что соответствует умонастроениям помещика Шеншина, но написана лёгкой фетовской строфой:
От дворовых нет поклона,
Шапки набекрень,
И работника Семёна
Плутовство и лень.
На полях чужие гуси,
Дерзость гусенят. –
Посрамленье, гибель Руси,
И разврат, разврат!..
Муза или безумие?
Древние верили, что поэтами рождаются. Сколько бы ни была витиевата фетовская история появления на белый свет, он родился чрезвычайно художественно одарённым поэтом. Ещё в юношестве, когда только началась история его раздвоения, он написал: “В тихие минуты полной беззаботности я как будто чувствовал подводное вращение цветочных спиралей, стремящихся вынести цветок на поверхность; но в конце концов оказывалось, что стремились наружу одни спирали стеблей, на которых никаких цветов не было...”.
Боюсь предположить, но неужели поэт от бога Афанасий Фет так сильно боялся музы и “гнал её взашей” оттого, что путал её голос с голосом безумия? Неужели он прятался за “рьяного хозяина” Шеншина оттого, что желал отдалить неминуемый финал, провалиться в болезнь и безумие до того, как перестанет хотеть жить?
