Когда я увидела анонс выставки "Жёны", подумала: "Какая гениальная задумка – познакомить публику с портретами и судьбами женщин, которые стояли за нашими великими живописцами". Расскажите, кто стал автором этой идеи, и как он пришел к её концепту.
Замысел принадлежит основателю музея Борису Минцу. Гуляя однажды по лондонскому музею, он увидел картину Бенуа (потрет его супруги) и решил, что непременно нужно рассказать широкой публике о жёнах наших русских художников – о тех, кто за ними стоял, кто помогал им развиваться и достигать творческих вершин. Идею Бориса Иосифовича подхватила Юлия Петрова, директор музея. Я добавила к этому концепту социальный аспект. Мне кажется неправильным рассказывать о жёнах художников, не упоминая о том, что женщины на рубеже веков переживали не самое простое время. Прежде всего трансформировалась их роль в обществе – от тихой спутницы великого мастера, женщины классического патриархального типа, до эмансипированной дамы, суфражистки, которая получает образование, профессию и, в общем, занимает своё место в истории.
Сколько времени ушло на подготовку выставки?
Чуть больше года.
С какими сложностями столкнулись организаторы при подготовке такой масштабной экспозиции?
Вы правильно заметили, именно масштаб — главная особенность этой выставки. Экспонируемых работ не так много, всего сорок восемь, а вот их география крайне широкая. Картины приехали к нам из пятнадцати музеев и семнадцати частных собраний Москвы, Санкт-Петербурга, Казани, Краснодара, Волгограда, Симферополя, Таллина и многих других городов. Время на подготовку было крайне ограничено, поэтому передо мной постоянно вставал непростой выбор – либо заниматься организационными моментами, документооборотом, логистикой, либо изучать архивы, заниматься научно-искусствоведческой работой. Сложно было найти необходимый баланс.
Расскажите, как отбирались картины. Выбор был действительно непростой.
Отбор происходил по нескольким критериям. Во-первых, мы хотели показать публике полотна Репина, Кустодиева, Серова, Грабаря, Дейнеки, Кончаловского и работы менее известных, но не менее талантливых художников. Тот же Фешин, например, хорошо известен коллекционерам и музейщикам, а вот публика с ним мало знакома. Мы старались охватить всю хронологию представленного временного периода, с 1880 года до конца 50-х годов прошлого века. Наконец, принципиально важным было представить картины из разных регионов России. У нас действительно есть потрясающие собрания картин в региональных музеях. Поезжайте, например, в Мордовию, в Саранск, и вы увидите музейные собрания европейского уровня, как бы это странно ни звучало.
А региональные музеи охотно шли на контакт и давали согласие на сотрудничество?
Тут тоже были свои сложности. Наш музей довольно молодой, поэтому приходилось вести долгие переговоры с теми музеями, которые ничего о нас раньше не слышали. Юлия Петрова, например, вела большую работу с Башкирским государственным художественным музеем имени М. В. Нестерова, чтобы одна из наших заглавных работ приехала на выставку. Я в свою очередь объясняла Пушкинскому музею, что мы – настоящий музей, рассказывала, как у нас устроена система видеонаблюдения, охраны, температурный режим, что собой представляют хранилища, кто имеет к ним доступ. Да, многим музеям приходилось долго доказывать, что с нами можно иметь дело.
Фото: Музей русского импрессионизма
На выставке представлены только оригиналы картин или всё же есть копии?
Работы, которые приехали к нам из музеев – оригиналы, мы не подвергаем этот факт никакому сомнению, не было поводов в этом усомниться. Что касается работ из частных коллекций, то коллекционеры, как правило, предоставляют нам экспертные заключения подлинности переданных работ. Какие-то картины мы получаем у наследников. Например, одну из работ для выставки мы взяли у дочери художника. Понятное дело, никто лучше неё не смог бы определить подлинность этого полотна. Если она утверждает, что это работа её отца, мы ей верим. Для нашей, да и лично моей репутации, важно, чтобы не возникало спорных моментов относительно подлинности картин. Если мы берем работу на выставку, то на сто процентов должны убедиться в том, что это оригинал, чтобы потом не бледнеть и не краснеть перед публикой (улыбается).
Гуляя в субботу по выставке, я заметила ряд музейных новаций: одни полотна оснащены динамиками-аудиогидами, другие дополнены специфическими ароматами. Мы на пути к созданию 3D-музея?
Специфика музейной деятельности такова, что мы работаем с прошлым, а не с будущим. Поэтому не берусь предсказывать, что будет дальше. Конкретно на этой выставке мы дали нашему зрителю возможность чуть глубже погрузиться в атмосферу представленных картин, усилить визуальное восприятие ощущениями, звуками и запахами. В одном из наших залов, например, стоит скамейка с васильками и забытой шалью, такая же как у сестер Мещериных на картине Игоря Грабаря. Присядьте на эту скамейку и почувствуйте себя в липовой аллее села Дугино. Что касается запахов, то изначально эта практика появилась в наших инклюзивных программах – ароматические композиции были созданы для слепых и слабовидящих посетителей. В этот раз мы предлагаем всем посетителям послушать тематические композиции ароматов, подобранные специально для этой выставки.
Расскажите о ваших любимых картинах на выставке.
Так получилось, что моими любимыми экспонатами на этой выставке стали не картины, а скульптуры. Сама себе удивляюсь: обычно с живописью у меня, как у зрителя, отношения складываются лучше, чем со скульптурой (смеется). Меня покорил скульптурный портрет Натальи Борисовны Нордман-Северовой, жены Ильи Репина. Он приехал к нам из петербургского музея "Пенаты". Скульптором, естественно, выступил сам Илья Ефимович. Этот бюст – не что иное, как парадный портрет. И эта торжественная бронзовая парадность прекрасно уравновешивается живой, импрессионистической лепкой волос и платья модели, страстностью и силой её характера, очень точно переданными Репиным. Меня покоряют детали — мятежный живой взгляд, полуулыбка, платье, которое чуть сползло, и кружева оголили одно плечо. Даже в бронзе Наталья Нордман выглядит удивительно живой, порывистой и страстной.
Вторая любимая скульптура – изваяние Маргариты Конёнковой. Скульптор Сергей Конёнков создал удивительный образ красавицы, хрупкой барышни на каблучках, за которой, надо сказать, ухаживали самые видные мужчины того времени (в неё был влюблен сам Альберт Эйнштейн). При всём при этом Маргарита была разведчицей, обладала железным характером и жёсткой политической позицией. Этот контраст завораживает.
Есть ли какие-то примерные подсчеты того, сколько человек посетит эту выставку?
Не знаю прогнозных цифр, но могу сказать, что в первые выходные после открытия выставки её посетили три тысячи человек. Это был наш рекорд. По выходным к музею уже выстраиваются очереди, порой мы не можем вместить всех желающих и вынуждены перекрывать вход. Мы не ожидали такого потока людей. Нам даже дверь сломали, как в ЦДХ.
Фото: Музей русского импрессионизма
Это хорошая примета. Юлия, в связи с этим у меня возник следующий вопрос. В век господства высоких технологий искусство постепенно оцифровывается, становится более доступным для широкой публики. Несмотря на это, мы всё чаще видим длинные очереди у входа в картинные галереи. Как вы можете объяснить это противоречие?
Думаю, одно следует из другого. Если я скажу вам: "Слышали, открылась классная выставка художника N? Приходите, только прежде нужно шесть часов постоять в очереди". Вы пойдете? Бьюсь об заклад, что нет. А вот если вы сначала увидите картины художника N в хорошем качестве на экране своего компьютера, посмотрите небольшой видеоролик о нём, узнаете историю мест, изображенных на его холстах, есть большая вероятность того, что вы захотите увидеть картины художника N воочию, даже шестичасовая очередь вас не остановит. Но это не единственная причина. Наше общество сегодня крайне невротизировано, каждый день мы беспокоимся о сотне вещей. В конце концов, хочется отправиться в такое место, где нет этого вороха проблем, где можно уединиться и посмотреть на изображения красивых женщин, где с младенчества знакомые Серов и Репин, которые ассоциируются с тихим, тёплым, милым детством. Чем больше у людей тревог, тем чаще они обращаются к миру искусства.
Я всегда говорила, что поход в музей приравнивается к хорошей медитации.
Так и есть.
