Либретто по повести Гоголя написал известный литератор Яков Полонский, творческая деятельность простирается практически на весь XIX век, и, пожалуй, нельзя назвать ни одного поэта или писателя того времени, с кем не был бы знаком Яков Петрович. Слава мирская, конечно же, проходит быстро, но самых известных строк Полонского вы не знать не можете: "Мой костёр в тумане светит, Искры гаснут на лету…".
Но, к сожалению, А. Н. Серов, не успев написать оперу, 1 февраля 1871 года скончался.
Через пару лет, а именно в 1873 году, Русское музыкальное общество объявило конкурс на написание оперы с либретто Полонского — во-первых в память композитора, а во-вторых, не пропадать же готовому материалу? На конкурс было подано шесть опер под девизами, имена авторов не разглашались. Лучшей была единодушно признана опера Чайковского "Кузнец Вакула", что влекло за собой денежную премию в полторы тысячи рублей и постановку на сцене Мариинского театра. Оперы остальных претендентов на премию вероятно, были ещё хуже, чем та, что получила первую премию. Впрочем, Чайковский, хотя и гордился некоторое время своим произведением, но после провальной премьеры и он счёл оперу неудачной. Она выдержала восемнадцать спектаклей в течение нескольких сезонов и была снята с репертуара.
Пётр Ильич её существенно переработал, сделал динамичнее, переписал партитуру и 19 января 1887 года в Большом театре состоялась долгожданная премьера оперы под названием "Черевички". Чайковский сам встал за дирижёрский пульт, хотя дирижировать не любил и боялся. По крайней мере, он сам писал о своих концертах в Карнеги-холл несколькими годами позже, что без некоторого количества водки подниматься за дирижёрский пульт не осмеливался. Как он дирижировал, сказать трудно, потому что спрашивать об этом надо у оркестрантов, а как вы понимаете, теперь уже это делать поздно.
Улучшенная и переработанная опера продержалась на сцене ещё меньше, чем предыдущая, всего семь спектаклей, и на этом её судьба, по крайней мере при жизни Чайковского, была завершена.
Некоторая историческая ирония судьбы состоит в том, что в конкурсную комиссию, отбиравшую лучшее произведение на текст Я. П. Полонского, входил в числе прочих Н. А. Римский-Корсаков, который уже после смерти Чайковского написал на этот сюжет оперу "Ночь перед рождеством", которая и стала эталонным произведением на этот сюжет. То есть, исторически выиграл тот конкурс 1873 года именно он. Хотя и несколько позже.
Фото: Антон ДубровскийТем не менее, в советские времена опера Чайковского заняла своё вполне заметное место в репертуаре оперных театров. И теперь за неё взялся театр "Геликон-опера".
Ведь чем любопытен этот театр? Своей абсолютной предсказуемостью в том, что касается профессионализма и полной непредсказуемостью в той части, которая касается собственно постановки и концепции оперного спектакля. Поэтому можно представлять себе заранее всё, что угодно, но на сцене увидишь что-то всё равно неожиданное.
Неожиданность и непредсказуемость постановки "Черевичек", осуществлённой на сцене "Геликона" режиссёром-постановщиком Сергеем Новиковым, заключается именно в полном, стопроцентном слиянии музыки и сценической идеи.
Тут необходима некоторая дополнительная ремарка. Советская, точнее говоря, соцреалистическая музыка практически полностью выросла из музыки русских композиторов второй половины XIX века, взяв за основу и законсервировав, деликатно скажем, не самые сильные её образцы. Я не говорю, что это хорошо или плохо, я констатирую историко-эстетический факт. А музыка "Черевичек" относится именно к этому пласту музыкальной культуры — в ней чередуются совершенно изумительные музыкальные фрагменты с - как бы это поделикатнее сформулировать — с недостаточно изумительными. И любим Чайковского мы всё-таки не за это произведение. Хотя "Черевички" смело можно назвать оперой-полигоном для Чайковского, потому что хорошо видно, как некоторые находки и наработки использованы им позднее в других произведениях, вплоть до "Пиковой дамы".
Так вот, полное и органичное слияние музыки Чайковского и сценического воплощения оперы выразилось в том, что можно было бы назвать "стилем студии им. Довженко" в самом высоком и хорошем смысле. Начиная прямо с увертюры, которая эстетически продолжает линию, идущую ещё от Первой симфонии, а лексически — от Второй "Малороссийской".
Фото: Антон ДубровскийВ наши дни мы уже привыкли к тому, что во время оперной увертюры на сцене происходит какое-то пантомимическое действие, как будто постановщик пытается как-то сгладить ошибку композитора, ни к селу, ни к городу написавшего какой-то музыкальный текст минут на семь.
Здесь же на увертюре висит занавес, на котором написано "П. И. Чайковский "Черевички". Вот точно такой, какими были бы титры, открывающие начало советского фильма-оперы. Любого, я здесь не про "Черевички", а про стиль. Вот такие чёрно-белые титры, и даже шрифт органичен, и для достижения полной аутентичности не хватает лишь лёгкого подрагивания кадра.
Вообще надо заметить, что весь спектакль являет собой удивительное сочетание демонстративного консерватизма — весь украинский быт — и интерьеры мазанок (художник-постановщик Ростислав Протасов), и костюмы (художник по костюмам Мария Высотская), и хореография (Эдвальд Смирнов), и работа художника по свету (Денис Енюков) — это всё вот именно такое красиво-лубочное, какое мы привыкли видеть в советских постановках, всё очень душевное и тёплое. Гоголевское. И даже работа специалиста новой генерации в театрально-постановочном деле, художника по видеопроекции Дмитрия Иванченко, прекрасно вписывается в эту эстетику, добавляя лишь каплю иронии, например в сцене перелёта Беса и Вакулы по маршруту Диканька — Санкт-Петербург демонстрируя чрезвычайно плотный воздушный трафик — параллельными и пересекающимися трассами на разных эшелонах какого транспорта только нет — мётлы, ступы… Естественно, это сочельник, у всех неотложные дела.
Ирония и юмор, прямо скажем, не самые сильные стороны дарования Петра Ильича Чайковского. Исключением в "Черевичках" стал, пожалуй, лишь квинтет соискателей на внимание Солохи. Так что компенсировать эти музыкальные недостатки пришлось создателям постановки. И это было восполнено с лихвой. Чего стоит торжественный приём у Екатерины во дворце, когда придворные во время танца заходятся в верноподданическом экстазе — и это решено средствами хореографии — сцена блистательно поставлена Эдвальдом Смирновым. Изумительный интерактив-колядование в начале второго акта, когда хор выходит в зал с мешками для гостинцев и зрители в ответ на колядку "Выросла у тына Красная калина" бросают в эти мешки заранее в антракте выданные бублики и конфеты. При этом артисты хора успевают "повзаимодействовать" с каждым зрителем, откликнувшимся на колядку, что совершенно не мешает петь этот достаточно сложный и развёрнутый хоровой номер (хормейстер Евгений Ильин).
Конечно же, каждый персонаж оперы без исключения — и Вакула, и Оксана, и Солоха, Чуб, Пан Голова, да все (я не упоминаю сейчас имён солистов, потому что был на предпоказе и это немного иной жанр, чем премьера, но все были великолепны) — каждый персонаж был праздником и фейерверком актёрских действий. Но центральным героем спектакля стал Бес, который в своём развитии прошёл путь от одного из провинциальных соискателей "приза Солохи" до теневого (в буквальном и переносном смысле) управделами при дворе Её Императорского Величества, от простого чёрного от сажи чёрта, радостно реагирующего на любое упоминание его имени всуе, до настоящего придворного беса в парике и с розовым бантом на кончике хвоста, который сперва тренируется в непростом деле управления марионетками на делегации запорожцев, а потом переходит и к делам Двора.
Фото: Антон ДубровскийНо главная мысль спектакля, воплощённая очень ярко и однозначно — настоящая любовь бескорыстна. И туфельки императрицы в финале спектакля вдруг вспыхивают и исчезают, потому что не в туфельках дело, а в настоящих чувствах.
И, разумеется, в конце обзора, пусть и вынужденно поверхностного, несколько слов об оркестре. В течение всего спектакля неоднократно в голову приходила одна и та же мысль — "Господи, ну кто же так пишет!". Чайковский написал одну из самых трудных для исполнения оперных партитур. Симфонические антракты — это лишь одна сторона вопроса, хотя каждый из них является фактически полноценной частью симфонии. Но оркестровые партии "Черевичек" полны не только тонких камерных элементов, требующих серьёзной ансамблевой работы, но и сольных фрагментов практически у всех инструментов, причём не только обычных мелодических, как это обычно бывает, но и целых сольных каденций, при этом встроенных в общую драматургическую ткань. Так что каждый из артистов оркестра заслужил глубокое уважение и аплодисменты за личное профессиональное мастерство.
Особого восхищения заслуживает работа дирижёра-постановщика Филиппа Селиванова, который не только мастерски исполнил эту чрезвычайно непростую партитуру с её симфонизмом, хорами, ансамблями, ариями, но и целенаправленно придал этой несколько, как бы поделикатнее выразиться, чрезмерно эпической и местами даже не самой удачной музыке необходимую динамику и драйв, собрав всё многообразие форм и элементов в одну цельную музыкальную и драматургическую конструкцию.
Фото: Антон ДубровскийИ последнее. "Геликон" не был бы "Геликоном", если бы к такой заметной премьере не устроил бы выставку, как это стало уже традицией, в фойе Зимина. Выставка называется "От Диканьки до Петербурга", она включает в себя живопись и графику XVIII-начала XX века из частных собраний, картины, посвящённые эпохе и месту. Здесь и исторические портреты и, что самое, пожалуй, интересное, жанровые картины, такие, как "Свадьба в Малороссии" неизвестного художника (1890-1900-е гг.), "Ярмарка в Сорочинцах" С. И. Святославского (конец 1880-1890 гг.) и пейзажи, скажем, "Вид Киево-Печерской лавры" К. Д. Трохименко (бумага, графитный карандаш, акварель, 1918 год).
Обобщающая формулировка проста — это спектакль-праздник, это трогательный и нежный спектакль о любви. Не только о любви Оксаны и Вакулы. Просто о любви. В самом широком смысле.
