– Чехов проезжал через Томск в ноябре, – рассказывает Леонтий Усов, – при переправе через Томь чуть не утонул, потерял калошу. Город ему чрезвычайно не понравился. Он писал: "Томск гроша медного не стоит… Скучнейший город… и люди здесь прескучнейшие… Город нетрезвый… Грязь невылазная… на постоялом дворе горничная, подавая мне ложку, вытерла её о задницу… Обеды здесь отменные, в отличие от женщин, некрасивых и твёрдых на ощупь…"
Томичей, особенно профессуру, это высказывание классика сильно задело. И сколько бы веков не прошло, обида осталась. Особенно на то, что город нетрезвый. Такая космическая метафора. Когда я приехал в Томск, много общался с краеведами. И думал – ну, как несправедливо, что до сих пор обижаются. Ведь великий человек сказал, надо радоваться! И когда мы готовились праздновать 400-летие Томска, родилась идея, и я сделал скульптуру.
Фото: obzor.westsib.ruПечальный босой Чехов с зонтиком стоит на набережной Томи, напротив того самого "Славянского базара", который ему единственный в Томске понравился. Огромные ступни – взгляд то снизу, из канавы, - натерты до блеска - прикоснуться к Чехову стало в городе традицией. Впрочем, не только прикоснуться. Летом по пятницам в семь вечера вокруг Чехова собираются поэты, музыканты, студенты и гости горда, читают стихи, танцуют и поют. Сначала было "по приколу", потом стало традицией.
Не страшно было первой же монументальной работой попирать каноны?
Самое главное было на это решиться. Я это понимал. Помогло то, что я в общем-то самоучка, нету у меня за плечами академической школы, которая намертво вбивает в голову определённые каноны. И, как это ни грустно, многое фантазийное губит…
"Совет старейшин" на меня тогда взъелся, - смеется Леонтий Усов, - они стали писать письма разные, даже поступил протест против памятника от генерала из Москвы. Но народ воспринял Чехова с восторгом, вполне разобравшись, что к чему.
Фото: sibcity.ru
Ведь памятник – никакая не месть классику за его отзыв о Томске, это всё, конечно же, от любви, той самой, которая до дрожи. Написал Антон Павлович, что мы пьяницы, значит, будем смотреть на него нетрезвыми глазами.
Каждую пятницу в семь вечера наблюдает наш классик, как мы вокруг него стихи читаем, поем, танцуем. Много народу приходит. Изменилась атмосфера города.
Монументалисты – они так устроены, что застывают в вечных формах. А мой Чехов пошел с каноном вразрез. Мне показалось важным выйти из стандартных рамок, напомнить, что Томск – не только профессорский, он студенческий город! Художник ведь интересен "лица необщим выраженьем", как сказал когда-то Баратынский о своей музе.
Вы не учились ремеслу?
Я самоучка, но это не значит, что у меня нет знаний. Я много читал, по сторонам смотрел – чужой опыт изучал. И сейчас учусь, и по книгам, и на опыте. Школы, конечно, у меня нет, но ведь и формы, которые я подбираю, их же ни у кого ещё не было...
Фото: Евгения Буторина
Художественных академий я не заканчивал, да и любых других тоже. В юности потёрся в культпросветучилище, а потом пошел работать в театр. Сначала рабочим сцены в Котласе, потом приехал на актерскую биржу и меня взяли в Ачинск актером. А через год я играл уже все мужские роли репертуара. Так и проработал в театре тридцать лет. Переиграл всех мальчиков в пьесах Розова и закончил Аркадием Счастливцевым из "Леса".
Но довольно скоро я понял, что рамки театра мне несколько жмут. Хотелось все время играть "гамлетов", и совсем не так, как это делали другие актеры. И в какой-то момент я понял, что меня обманули: нет великого искусства, есть высокое ремесло. Актер ведь – очень зависимая профессия. Артист зависит от автора, режиссера, музыкантов, даже от помрежа какого-нибудь. А мне хотелось свободного полета, полного самовыражения. Хотелось ярких образов. Тут я и начал рисовать, резать по дереву…
В 1972 году я сделал первую свою скульптуру. Потом вторую… И когда мне стукнуло пятьдесят лет, я понял, что надо что-то с этим делать. Накопилось уже достаточное количество работ.
Фото: из архива Л. Усова
А тут в 1994 году в Томск приехал театр Сатиры. Я набрался смелости и заявился в гостиницу к худруку Александру Ширвиндту. Он меня встретил, мол: "Приветствую коллегу". Я сказал, что мне очень хотелось бы выставиться в Москве в Доме актера. Он вздохнул, пытаясь, видимо, отделаться: "Старик, мы, артисты всегда тоже чего-нибудь лепим. Дом актера — вот так забит, не продохнуть, всё под завязку". Я понял, что ничего не вышло, и поковылял к двери. И тут, как показывают во всех фильмах, когда моя согбенная спина уже почти скрылась за дверью, он сказал: "Подожди". Видимо, мой несчастный вид его задел. Ширвиндт – человек потрясающей доброты, и он решил: "Ну ладно, приду к тебе и посмотрю. Но если не понравится, извиняй, старик, ничего делать не буду".
Через пару дней он приехал смотреть работы ко мне на квартиру. Походил, и решил: "Старик, делаем выставку". Так через год в Центральном доме Актера состоялась моя первая экспозиция. Открывал ее сам Ширвиндт. Он же пригласил телевидение, газеты.
И вот на второй день меня с выставкой пригласили в Хельсинки: С тех пор их было более 60-ти – Вена, Париж, Берлин, Лондон…
Как вас принимают? Вы работаете только в кедре?
Форма в первый момент кого-то шокирует, но всегда принимают хорошо. Когда я привёз в Стрэтфорд Шекспира, почитатели его таланта бродили вокруг и у всех был один вопрос. Вот эта трещина через весь мощный лоб классика… почему она? Я ответил: "That is the question". И они поняли. Чем ниже опускается вопрос, тем больше он раскалывает человека. Забормотали: "о, question… yes, question"…
Фото: из архива Л. УсоваА дерево – оно самый теплый материал. И такой же вечный, как живопись. Когда открывали пирамиду Хеопса - там обнаружились статуэтки из ливанского кедра. Покрытые по старинному рецепту пчелиным воском со скипидаром, они в помещении могут сохраняться вечно. А если уличная скульптура – да, приходится ее отливать. Но монументальных работ у меня не так много.
В начале сентября на книжной выставке в Москве вы, кажется, представляете портрет Пушкина. Опять не канонический?
Вообще-то мы едем в Шотландию, в музей Арктических конвоев. Везем туда в дар от Российского государства потрет ветерана (ВиктОр Волкер его зовут). Ветерану – 94, с ним мы познакомились в Лондоне на посольском приёме, когда отвозили в Ливерпульский музей The Beatles Story мои скульптурные портреты всех участников легендарной четверки.
Фото: из архива Л. УсоваВетеран – почти легенда для Англии, он один из последних участников, водивших конвои в Мурманск и Архангельск, также Волкер был на корабле, который высаживал десант в Нормандии в 1944 году. Сейчас живет в Лондоне. От лица России в посольстве ему вручали госнаграду – "Медаль Ушакова". Нынче мы презентуем его бюст в Лондоне, а потом везем в местечко Loch Ewe в Шотландии, там в музее Арктических конвоев – ветеран из кедра станет частью постоянной экспозиции. А что касается Пушкина, то здесь очень интересная история и её надо рассказывать отдельно. Пока скажу лишь, что презентация состоится в Лондоне, в легендарном русско-британском центре межкультурных связей "Pushkin House".
А по пути, скорей всего, покажем Пушкина на Московской книжной ярмарке. Александр Сергеевич в письме Вяземскому писал: "Слушай, я никак не доеду к тебе… вместо того, чтобы писать, я играю в карты. Четыре раза проиграл вместо того, чтобы писать седьмую главу". (Речь, естественно, про "Евгения Онегина").
И у меня Пушкин держит в руке перо. Но в другой руке держит три карты - Тройка, семерка, туз…, и мы все отлично помним, что выпадет этому великому игроку, не "туз", а, как его литературному герою, "пиковая дама".
А что будет дальше?
О, планов много. Вот, например, Михаил Барышников… Его удивительное фактурное лицо уже проступает на огромном берёзовом наплыве. Твердейший материал – "свиль" называется…
