В Красноярск туристы почти не приезжают, а попадают люди сюда либо по делу, либо по этапу. В центре города под чёрным закопченным небом, как и 200 лет тому назад, стоит
"Тюремный замок
". Красноярцы народ гостеприимный: поят, кормят и развлекают заезжего ревизора или московского чиновника до одури, чтобы тот побыстрее убрался в восвояси, забыв для чего и зачем приехал. Так что живёт этот край по своим законам, и управляют им крепкие сибирские мужики.
Фото: София Агачер
Из достопримечательностей города общеизвестны: заповедник "Столбы"; плотина Красноярской ГЭС, перекрывшая мощь Енисея; музей-усадьба художника Сурикова на ул. Ленина, и конечно, музей-заповедник самого великого вождя в селе Шушенское Минусинского района. Троицу великих "заповедных" музеев дополняет мемориальный комплекс Виктора Петровича Астафьева в селе Овсянка.
Устав в этих мемориалах от созерцания крепких крестьянских изб, где никогда не жили ни Ленин, ни Астафьев, хотелось чего-то подлинного, а не нарочито показного и помпезного. Ну, не к
"Тюремному” же замку идти в самом деле?!
Фото: София Агачер
Хотя на нём могло бы разместиться действительно много мемориальных табличек с именами. Известнейшие люди шли по этапу в Красноярск: декабристы и их жёны; Короленко и Чернышевский; Радищев и авторы "Наследника из Калькутты" Роберт Штильмарк и "Гариков" Игорь Губерман...Есть даже уникальный музей ГУФСИН по Красноярскому краю "Тюремный замок".
И повезли меня друзья на правый берег Енисея погулять по саду Крутовского, где и поведали до последнего времени замалчиваемую историю о том, как Владимир Ильич попал в ссылку в село Шушенское.
А дело было так. Ехал Владимир Ильич в одном купе с Владимиром Крутовским, врачом и бывшим народовольцем, в Красноярск, чтобы далее проследовать в Туруханский край, к месту своей ссылки. И пожалел Владимир Михайлович Крутовский своего тёзку. По приезду в Красноярск положил он Ленина в больницу и поставил ему диагноз туберкулёз. А с таким диагнозом в Туруханский край нельзя, вот и направили Ильича в село Шушенское, место сытное и с хорошим климатом, подлечиться.
— Неизвестные эпизоды из жизни вождя - это конечно очень интересно, но хотелось бы побывать там, где есть что-то незатоптанное официозом, — почти без всякой надежды проговорила я.
— Незатоптанное говоришь… Есть такое место. Поехали в дом Виктора Петровича Астафьева.
— Да, была я уже в Овсянке на реке Мане и в литературном музее имени писателя тоже, — ответила я.
— Ну, в Овсянку ездят официальные делегации и из подлинного там только могила писателя, а литературный музей, вообще, находится в доме купчихи Фриды Цукерман. Двинем в Академгородок к дому 14, что в конце 46 автобусного маршрута.
Фото: София Агачер
Оказывается, жил Виктор Петрович на четвёртом этаже обычного пятиэтажного уродливого блочного дома. Глядя на слегка покосившиеся, потемневшие от дождей доски, которыми был обустроен балкон его жилища; на старенькие выцветшие занавески на окнах, никак не верилось, что такой значимый и отмеченный наивысшими наградами Советского Союза человек двадцать лет мог жить так скромно, как простой учитель или инженер. На доме примостилась мемориальная табличка с его именем, причём как-то сбоку, как будто извиняясь, что нарушает тайну Астафьевского убежища.
Берёзки красивые вокруг, голубятня, потрясающий вид на Енисей, всё это присутствовало, но контраст между известным всему миру домом Астафьева в Овсянке и его квартирой в Академгородке поражал.
— Почему так? — ошалела я. — Где же подлинный Астафьев? Ведь жилище многое говорит о человеке, о чём не всегда упоминают биографы.
— Понимаешь, в этом весь Астафьев. Противоречивый и необузданный, как стихия. Выживающий и приспосабливающийся к власти, нужный ей, как этакий писатель-могучая река и глыба, прошедший все этапы развития вместе со страной от своего сиротства и беспризорничества до войны и писательства. Этот Астафьев летом жил в Овсянке и играл в образ - непримиримого и резкого обличителя человеческих пороков. А здесь в Академгородке он запирал себя в убогих стенах, как в клетке, и всю свою страсть и стихию выплёвывал на бумагу. Как сгустки крови выплёвывал, нанизывая корявые слова в фразы, в этакие горькие рябиновые бусы.
Фото: София Агачер
— Ничего не понимаю, так где же Астафьев настоящий? — вырвалось у меня.
— А настоящий он в своих книгах. Хотя иногда кажется, что писал он их исключительно для себя, чтобы избавиться от переполняющей его силы и боли, или для таких же, как сам, диких и выживающих тайменей и осетров.
— Для кого? — переспросила я.
— Про "Царь-рыбу" читала? Так вот царь-рыба - это осётр. И стоит этой рыбе теперь памятник на смотровой площадке над Енисеем. И приходят к этому памятнику люди. Цветы приносят те, у кого кто-то сгинул в водах Енисея или Маны, монетки кладут на желание. И бают, что исполняет эта царь-рыба желания людские.
Фото: София Агачер — Вы хотите сказать, что Астафьев своим произведением создал практически нового идола? — опять недоумеваю я.
— Конечно, так это Сибирь-матушка! Здесь спокон веку шаманы живут, и люди камням, рекам, зверью и природе дикой поклоняются. И Астафьев не исключение, ведь он родился здесь, хоть и помотало его по свету до восьмидесятого года, когда вернулся в Красноярск и поселился в этой квартире.
Я поблагодарила друзей за показ города, поехала в гостиницу, а по дороге зашла в книжный магазин и купила последний роман Виктора Петровича Астафьева "Прокляты и убиты", написанный им как раз в квартире в Академгородке. Раскрыла наугад и прочла:
"Добить, дотерзать, допичкать, додавить защиты лишённого брата своего - это ли не удовольствие, это ли не наслаждение - добей, дотопчи - и кайся, замаливай грех - такой услаждающий корм для души".
Об авторе: София Агачер 