Елена, прошедший год и нынешний сезон выдались невероятно плодотворными для Вас. Вы участвовали в постановке "Игрока" Сергея Прокофьева в Венской опере, где спели Полину. По сути, сезон начался оперой ХХ века, и оперой ХХ века продолжается. Давайте поэтому начнем с Полины.
Полина в "Игроке" – не первая моя встреча с оперной музыкой Прокофьева. Я уже была Наташей Ростовой в постановке "Войны и мира" в нашем театре. Но Наташа и Полина – это два абсолютно разных Прокофьева. Получив предложение я подумала, что легко выучу партию, ведь я пела Наташу! У Прокофьева свое письмо, свой язык, и мне этот язык близок, понятен, он мне интересен. Но, такого Прокофьева, как в "Игроке", я не знала. И когда я включила запись "Игрока" в первый раз, я даже не смогла проследить по нотам увертюру! Это был шок. Но он быстро сменился "спортивным интересом": поют же другие, и я спою. И я стала учить мою Полину, погружаться в эту захватывающую музыку, в этот странный образ. Кстати, я учила Полину, много слушая запись "Игрока" с Маквалой Касрашвили, которая исполняла эту партию в знаменитом спектакле Большого театра.
Фото: Wiener Staatsoper / Michael Pöhn
"Погружение", по всей видимости, было успешным. Т.к. интендант Венской оперы Доминик Майер отметил после премьеры, что все, кто видел и слышал Ваше исполнение Полины, всякий раз будут вспоминать его, слушая "Игрока".
Вся работа в Вене над "Игроком" была очень интересной, похожей на то, как работают у нас в театре. Каролина Грубер – режиссер-постановщик спектакля, как и наш художественный руководитель Александр Борисович Титель – не только режиссер, но и педагог. Она даже призналась мне как-то в разговоре, что не знает, чему отдает душевное предпочтение: постановкам или работе со студентами. Так вот, она тоже собирает артистов перед каждой репетицией, разбирает роли, говорит с нами, обсуждает взаимосвязи героев, их чувства. И дирижер спектакля Симона Янг все время была с нами: в классах, на рояльных репетициях, тщательно работала с каждым солистом. И даже Доминик Майер приходил к нам и на прогоны, и на генеральные. И вот такая замечательно слаженная работа привела к тому, что перед премьерой я практически не волновалась. Так тщательно все было с нами сделано. Да и сама обстановка в Венской опере – удивительно доброжелательная! К тому же в постановке участвовали солисты, с которыми я работала и в театре Станиславского – Елена Максимова и Дмитрий Ульянов. Совсем, как дома!
Фото: Wiener Staatsoper / Michael Pöhn
И вот после "Игрока" Вы снова обращаетесь к опере ХХ века. Теперь это "Енуфа".
Красота музыки большинства композиторов XX века скрыта от ушей неподготовленного слушателя. В работе над ней мы открываем для себя эту красоту и всячески пытаемся донести ее до зрителя. В ней буквально в каждой фразе - невероятная смена эмоций, состояний, настроения. Ведь эта музыка идет от речевой интонации.
Яначек как раз и считается композитором, принесшим в оперу прозаический текст, вокальная строчка в его партитурах рождена именно человеческой речью.
Учить, конечно, такой текст непросто. У нас процесс этот продолжается до сих пор. Уже на сценических репетициях. Как говорится – "доучиваем с ногами". Сложность еще вот в чем: мы поем на русском языке. А в вокальных партиях заложена фонетика чешского языка. Хоть это и славянский язык, но интонации-то другие! Ударения другие в чешском, у нас получаются синкопы, которые не свойственны нашей речи. Бывает, что приходится что-то менять прямо на репетиции, подыскивая более точное, ёмкое слово. И все 20 человек, находящиеся на сцене, предлагают свои варианты. Такая всеобщая творческая обстановка. Все соучаствуют.
А, если предложат спеть Енуфу где-то за границей, трудно ли будет переучивать на чешский, или знание партии облегчит процесс?
Отчасти облегчит. По ряду причин. Но мне кажется, что переучивать на другой язык – все равно, что учить заново. Ещё в "Енуфе" есть, и чисто технические сложности: у меня в партии много высоких нот, которые написаны мелкими длительностями. И брать их надо безо всякой подготовки. В музыке XIX века, скажем, любой ход наверх подготовлен. А здесь: влетел – вылетел. Очень трудно.
Да и оркестровка у Яначека в "Енуфе", прямо скажем, не "прозрачная".
Мы сейчас на репетициях ищем необходимый баланс голоса и оркестра. Там есть такие эпизоды, где дирижер просит от меня буквально крика. Но я все равно считаю, что этот крик должен быть подкреплен дыханием, практически пропет, хочется сделать это как-то грамотно. Я ведь оркестр, если он играет слишком громко, не перекричу в любом случае. Мы должны друг к другу приспособиться, не теряя эмоциональной напряженности.
А Вы можете сказать, что музыка в "Енуфе" красивая?
Конечно! В этой опере очень много красивых мелодий. А еще она невероятно сильная!
Репетиция "Енуфы", Елена Гусева и Кирилл Матвеев; Фото: Театр им. Станиславского и Немировича-Данченко
А как Вы относитесь к своей героине? Что, по-вашему, в ней главное?
Раньше, когда я только пришла в театр и работала над своими первыми ролями, бывало, я никак не могла принять те или иные поступки своей героини. Сейчас же, в силу своего жизненного и уже артистического опыта, я могу пристроить к себе любую героиню, любую режиссерскую задачу. Когда я понимаю задачу, я могу прожить свою роль.
Енуфа проходит невероятно сложный путь. По сюжету оперы разница между первым и третьи действием – 7-8 месяцев, но за этот период моя героиня взрослеет на самом деле на целую жизнь. От влюбленной девочки до молодой женщины с совершенно иным теперь взглядом на мир. И это невероятно интересно! Я люблю свою Енуфу за сильные эмоции, за страсть, за интересную судьбу. Трагическую судьбу!
Но все же есть "свет в конце тоннеля"?
Свет именно в самом конце: в конце длинного, страшного тоннеля судьбы Енуфы.
Сейчас Вы участвуете в премьере "Енуфы", предыдущая Ваша премьера на родной сцене "Пиковая дама", где Вы исполнили партию Лизы. Между этими двумя премьерами Вы спели Ярославну в "Князе Игоре" в Гамбурге, Мими в "Богеме" в Берлинской Дойче опер, Полину в Вене. Разные театры, разные принципы работы… Ваши впечатления?
В Вене, как я уже говорила, работалось очень комфортно. Вообще, когда ты участвуешь в новой постановке, на которой сосредоточены все силы театра, – это большое количество репетиций, тщательная и подробная работа. Когда же ты приезжаешь в театры, работающие по системе stagione на ввод, – это может быть лишь два-три дня на мизансценические репетиции. Бывает, что без оркестровых. Ты выходишь на сцену и там, фактически, по-настоящему знакомишься с партнерами и самим спектаклем. Получается все очень поверхностно. В таких случаях публике лучше приходить на последний спектакль серии, когда уже все спелись и сыгрались (смеется). У нас же в театре даже вводы происходят с большим количеством репетиций и очень кропотливой работой. Я люблю репетировать. И если я сделала партию здесь, в Москве, с Александром Борисовичем (Тителем - ред.), то я смело могу с этой партией ехать в любой театр.
Следующий, сотый для Музыкального театра сезон, Вы начнете снова с ХХ века – театр откроется возобновлением "Войны и мира". Какой будет теперь Ваша Наташа Ростова?
Не знаю… Пойму это, когда начнутся репетиции. Точно другой. Зато я знаю, что партию вспомню быстро. Мы так много над ней работали, я настолько ее "пропустила через себя", что точно знаю, - вспомнится сразу.
А до Наташи Ростовой..?
Летом я спою Лизу в "Пиковой даме" в спектаклях Савонлиннского фестиваля, надеюсь, в мае спою Аиду здесь.
Енуфа, Лиза, Аида… Плюс, то, что Вы уже поете несколько сезонов – Мадам Баттерфляй, Татьяна… Самые трудные, самые драматичные сопрановые партии!
Мне важно, чтобы партия меня захватывала: и музыкой, и историей. Тогда интересно работать, интересно погружаться в роль, проживать жизнь своей героини.
