Либреттистам новой оперы, во главе которых стояла опытнейшая в сочинении оперных текстов Роксана Сац, надо отдать должное – скучно здесь точно не будет. Для придания сюжету динамики эпизодический у Андерсена Кот превращен в главного злодея, который все время порывается съесть кого-нибудь из персонажей. Здесь сочинены сцены настоящей битвы за маленькую уточку, коварная Лиса, гоняющаяся за Воробьем, охотничий Сеттер, потерявший охотника – в общем, огромный набор персонажей и ситуаций, который заставляет сюжет лететь бодро и весело, нигде не пробуксовывая и не задерживаясь по мелочам.
Фото: Елена ЛапинаМузыку оперы писал Михаил Броннер. Это его третья работа в Детском Музыкальном и вторая работа с Георгием Исаакяном. Надо сказать, что музыкально, конечно, между “Съедобными сказками” трехлетней давности и нынешним “Гадким утенком” - дистанция огромного размера. Написанные для октета музыкантов “Сказки” были остроумной пародией на большую оперу. Дети радовались здорово придуманной для каждого героя музыкальной интонации, взрослые – узнаванию шутливо процитированных композиторов - от Моцарта до Шенберга.
Написанный для полноценного симфонического оркестра, двух десятков персонажей, большого хора и балетного ансамбля лебедей “Гадкий утенок” – никакая не пародия. Это та самая большая опера и есть. В “Съедобных сказках” можно было иронизировать над арией Макаронины. В “Гадком утенке” над арией Ручья (да, здесь и такой персонаж есть) не посмеешься – это развернутый большой вокальный номер. Броннер в этом сочинении серьезен как никогда. Пожалуй, легкий оттенок улыбки вызывает бесконечно чихающий в холодную зиму птичий двор, но это из тех исключений, которые только подтверждают правило.
Фото: Елена Лапина
Это не хорошо и не плохо, просто к этому надо быть готовым. Особенно родителям – театр позиционирует постановку как спектакль для детей от восьми лет, и своя сермяжная правда в этом есть. Здесь много поют и почти не говорят, здесь полноценные арии и дуэты и серьезные хоровые сцены. Да и длился со всеми поклонами и овациями премьерный спектакль немногим менее трех часов – еще не догнали “Тоску”, но уже перегнали “Богему”. Поверьте, возрастная маркировка в данном случае более чем верна. И не только из-за продолжительности – темы в спектакле тоже затронуты не для младшего школьного возраста.
Все в тех же “Съедобных сказках” есть блестящая история про чернослив, который дразнили остальные сливы, потому что он, видите ли, черный. “Гадкого утенка” так и хочется рассмотреть, как продолжение этой темы и назвать ее сказкой про толерантность. Не хорошо обижать другого, если он не такой, как ты. Если человек (или утка) – другой (другая), это вовсе не значит, что он (она) хуже. Человеческие качества не зависят от расы, религии и сексуальной ориентации. Эти темы важны и, безусловно, в спектакле присутствуют.
Но есть в “Гадком утенке” и другая, не менее значимая тема. Кажется, что она интересовала режиссера Георгия Исаакяна не меньше, а, может быть, даже больше остальных. Это тема душевной глухоты и слепоты, когда вполне можно не услышать своего оппонента, сделать вид, что не понял, не обратил внимания. Этот сюжет не педалируется, но ведется тонко и аккуратно.
Вот обитатели Птичьего двора сплетничают за спиной мамы-утки. Вот они окружают победителя-Индюка, как будто они не видели, кто на самом деле спас маленькую Уточку. Вот Кот обманывает Старушку, говоря, что утенок покушался на куриные яйца, а она, хоть и смотрит прямо перед собой, но ничего не видит.
Для Исаакяна важным в этом сюжете оказывается поиск слова – того самого слова, с которого все начиналось. Одержимый мучительным желанием узнать свое происхождение Гадкий утенок на самом деле хочет быть названным. И счастье обретения семьи совпадает в нем со счастьем обретения имени.
Фото: Елена Лапина Музыкальная сторона спектакля заслуживает самого большого внимания. Сложная партитура Броннера потребовала огромной работы, проделанной не только музыкальным руководителем спектакля Алевтиной Иоффе, но и вставшим в день премьеры за дирижёрский пульт Сергеем Михеевым. И, хотя и у певцов, и в оркестровых соло активно используется подзвучка, которая довольно существенно обедняет и голоса, и оркестровые тембры, но тем не менее слышно всё тембровое богатство красивого, бархатного баритона Дениса Болдова (Гадкий утенок), яркого лирического сопрано Татьяны Ханенко (Ручей), самобытного характерного тенора Бориса Щербакова (Кот).
Впрочем, каждый исполнительский состав демонстрирует целую плеяду прекрасных голосов, так что для приобщения детей к настоящему оперному пению этот спектакль подходит как нельзя лучше. Ну а обращение к микрофонам – необходимость, диктуемая непростой акустикой театра, в связи с чем вспоминается насущная проблема необходимой реконструкции театра. Тем более, что с приходом Георгия Исаакяна на пост главы Театра Сац, масштабы его работы, кажется, становятся с легкостью сопоставимы с крупнейшими оперными театрами мира.
Возможно, после грамотной реконструкции эту оперу исполнят без микрофонов, и мы услышим природную красоту голосов и инструментальных тембров. Тем более, что богатая партитура Броннера и работа, проведённая дирижёрами-постановщиками предоставляют для этого все возможности.
Фото: Елена Лапина
А на сцене – настоящая сказка. Художник-постановщик Станислав Фесько и художник по костюмам Наталья Осмоловская помогли Георгию Исаакяну сделать стильный, красочный, абсолютно европейского уровня спектакль, в котором нет прямой иллюстративности, но есть блестящие в своей ироничности и театральности решения. Каждый персонаж – будь то Утка или Сеттер – в стилизованных костюмах начала XIX века, в которые прелестно вмонтированы элементы, выдающие их животное происхождение. В птичьем дворе ребенок без труда различит каждого из его обитателей, а взрослый также без труда представит себе героев, скажем “Пиквикского клуба”.
Тема внутренней глухоты, тема поиска верного слова получает в спектакле очень красивое и точное разрешение. В финале появляется Аист, которого весь спектакль пытались перевести с “древнеегипетского” то Воробей, а то и сам Человек театра в неожиданном и запоминающемся исполнении Роксаны Сац. Теперь, когда Гадкий утенок наконец обрел себя, ему уже не нужен переводчик. “Жизнь – это чудо”, – заканчивает он спектакль. В этом вроде бы радостном умозаключении есть трагическая горечь. Сказка в очередной раз доказывает, что она же может быть куда серьезнее самых серьезных книг. Вероятно, поэтому большой режиссер и большой композитор и приходят в детский театр.
