Причём, спектакль получился самый что ни на есть необычный. Начиная с афиши и заканчивая последней нотой, последним движением на сцене, последним "доворотом" сюжета – с каждым последующим шагом зритель встречается с очередным неожиданным развитием событий. Я говорю пока даже не о либретто спектакля, я говорю лишь о пути зрителя к спектаклю.
Да, на афише крупно написано "Картинки с выставки", хореографическое путешествие по снам". Воображение сразу рисует хореографические картинки по пьесам Мусоргского, это совершенно несложно, понятно и вполне предсказуемо, поскольку сами по себе музыкальные миниатюры чрезвычайно визуализированы. Настолько, насколько вообще возможно музыкальными средствами изобразить живопись, поскольку "Картинки с выставки" это дань памяти Мусоргского своему другу художнику Виктору Гартману. Более того, в своём рассказе о "Картинках с выставки", который открывает театральную программку, Артём Варгафтик говорит даже о кинематографической динамике в этом цикле, когда образы сменяют друг друга, а полёт Бабы Яги так просто происходит на космических скоростях.
Сцена из балета "Картинки с выставки". Фото: Елена Лапина, МГАМДТ им. Н. СацИ этот рассказ о Мусоргском и Гартмане, в котором сочетается и дух XIX века, с взглядом из века XXI, и собственные ожидания приводят к тому, что глаз совершенно игнорирует вторую фамилию в афише, которая стоит через слэш после фамилии уже известного нам автора – фамилию Вольфганга Миттерера. Она остаётся незамеченной довольно долго. Вплоть до того момента, когда не заметить этого уже нельзя.
А дальше "всё страньше и страньше". Как бы вскользь прочитывается то, что в спектакле звучит оркестровая версия Мориса Равеля в исполнении оркестра театра под управлением Константина Хватынца, фортепианный оригинал сюиты в исполнении Александра Романовского, глаз останавливается лишь на строке "Спектакль исполняется под фонограмму". Появляется чувство недоумения и разочарования. И добивает тебя первая же фраза маленького либретто, предпосланного хореографическому спектаклю – "Дети спят в детском доме".
Вокруг меня в Малом зале театра сидят дети, возраст большинства из них не превышает лет десяти. Их привели в театр любящие родители. "Да, — думаю, детский дом — жестковатая тема". Да и сценическое пространство не радует – на нём расставлены казённые стальные кровати, как в больнице или в детдоме…
Сцена из балета "Картинки с выставки". Фото: Елена Лапина, МГАМДТ им. Н. СацНо дальше начинают развиваться музыкально-сценические события, которые затягивают зрителя в себя, причём, независимо от его возраста.
Действие, действительно происходит в детском доме, точнее даже не действие, а калейдоскоп картин, сюжетов, детских размышлений, воспоминаний, детских игр, настроений…
И во всех этих сюжетах участвует воспитательница детского дома. Она строгая, иной раз суровая. Она появляется в самых разных образах – это и воспитательница, которая иной раз воспринимается почти как надзирательница, это и Баба Яга, и Повар в весёлой жанровой сценке, и Война. Олег Фомин, танцующий эту роль, а точнее говоря, много этих разных ролей, перевоплощается вплоть до неузнаваемости, оказываясь не просто в разных характерах, но танцуя совершенно в разных хореографических и стилистических жанрах.
Сцена из балета "Картинки с выставки". Фото: Елена Лапина, МГАМДТ им. Н. СацЧисто формально можно сказать, что спектакль действительно является сюитой, где разные пьесы Мусоргского являются разными сюжетами художественной хореографической конструкции. И эта сюита выстроена как калейдоскоп новелл, настроений…
При этом очень точно отфиксирована психология детей того возраста, когда бьются на подушках, когда наступает время историй про "чёрную-чёрную комнату" и когда особенно остро появляется потребность в родительской любви. И это очень точно выражено в сценах, в которых появляются разнообразные страшилки, которыми детей не испугаешь, вроде Джокера или жуткого существа из ужастиков, вроде зомби – "Приходи к нам, дядя Фредди, нашу детку покачать". И милая девочка сидит с этим существом в обнимку под музыку "С мёртвыми на мёртвом языке", потому что это совершенно не самое страшное в её жизни. (А потом оно, точнее, современная версия Бабы Яги, исполняет под музыку одноимённой пьесы из сюиты чрезвычайно эмоциональный танец в мерцании стробоскопа).
Гораздо страшнее сцена войны под музыку "Быдла" Мусоргского/Миттерера, сцена, в которой преобладающим цветом на сцене становится багровый, летят самолёты и вертолёты, идёт стрельба, а дети оказываются в касках и с автоматами в руках, уж не поймёшь, настоящими или игрушечными. Низкий поклон и благодарность театру за этот антивоенный тренд, который очень важен и в этом, детском спектакле, и в опере Б. Бриттена "Тайна семьи Уингрейв", которая идёт в театре. Это сейчас очень важно.
Пожалуй, одной из самых трогательных и важных для понимания спектакля стала сцена, где под музыку "Старого замка" появляются воспоминания, а может быть, детские мечты об уютном доме, где стоит пианино, висит картина, в которой бесконечно накатывают на берег волны прибоя, стоит книжный шкаф…
А формообразующую роль "Прогулки" играет рефрен, в котором дети избавляются от очередной напасти, выталкивая её за дверь и таким образом завершается очередная новелла.
Хореографический спектакль "Картинки с выставки" – удивительный синтез всех составляющих этого одноактного балета.
Если попытаться описать музыку, которая звучит в спектакле "Картинки с выставки", то в качестве отдалённой аналогии можно привести "Зимний путь" Ханса Цендера – взгляд на музыку Ф. Шуберта из XX века.
Сцена из балета "Картинки с выставки". Фото: Елена Лапина, МГАМДТ им. Н. Сац"Картинки с выставки" Мусоргского/Миттерера – такое же видение музыки Мусоргского из века двадцать первого. Это очень своеобразный коллаж из фортепианной версии Мусоргского и оркестровой – Равеля, собственно, то, о чём безуспешно предупреждала меня программка. Более того, в эту музыкальную ткань включены звуки и фрагменты этих записей, обработанные с помощью компьютерной техники. Каким-то странным образом в этих сложных музыкальных конструкциях прослушиваются интонации Чайковского, хотя им вроде бы неоткуда взяться. И эта многослойная музыкальная конструкция, в которой присутствует больше настроение музыки Мусоргского, чем, собственно, прямое её использование, даёт такой музыкально-ментальный результат, при котором у детей, когда они подрастут, не будет замещения музыки Мусоргского как таковой, музыкой этого балета. В наше время это очень серьёзная проблема, когда рингтоны, попсовые обработки или использованная в рекламе музыка навсегда подменяет собой оригинал, и увертюра "Сила судьбы" у широких народных масс ассоциируется более с пивом, чем с драмой в опере Верди.
Либретто спектакля написали хореограф Кирилл Симонов и художник Вячеслав Окунев. Они создали совершенно новое сценически-художественное пространство, своего рода, новую художественную сущность, в которой чисто хореографическими средствами, причём, достаточно традиционными, были выражены характеры, взаимоотношения, разные возрасты, ситуации…
В. Окунев ограничился достаточно лаконичными сценическими средствами – это кровати в детдомовской спальне, раздвижные двери и потолок. Но эти относительно немногие опорные точки работают по максимуму – кровати достаточно мобильны, а двери и потолок являются основой для компьютерной проекции (видео-художник Мария Степанова). Помимо этого, дополнительную динамику сценическому действию придают очень точные свето-теневые решения (художник по свету Евгений Виноградов).
Сцена из балета "Картинки с выставки". Фото: Елена Лапина, МГАМДТ им. Н. СацУ спектакля вполне счастливый конец – вдруг появились несколько пар родителей, которые забрали детей в семьи. Только за одним мальчиком не пришли. Нет, я-то человек взрослый, я знал, что специфика жанра такова, что его обязательно заберут. Так оно и получилось. Но дети в зале поволновались.
Вообще, надо сказать, что спектакль получился достаточно жёстким. Но он получился правильным. И весь тот час, что шёл этот серьёзный разговор о суровой жизни, об одиночестве, о страхах, о счастьи, дети сидели в зале тихо-тихо, они напряжённо слушали, смотрели, сопереживали и вникали.
Закончился спектакль, прожектора начали меркнуть, на сцене тихо и пусто. Осталась только воспитательница. Одна. Она легла в кровать, неловко накрылась одеялом и отвернулась к стене.
После спектакля мне посчастливилось поговорить с Роксаной Николаевной Сац, для которой детприёмник – это не пустой звук, а часть биографии. Она рассказала, как тщательно выбирала слова для традиционного рассказа перед спектаклем детям, о том, как непроста тема этого спектакля и, вздохнув, закончила: "Няня, вот, кто истинная бездомница".
