До чего же труден в описании этот социальный слой – мещане. В дореволюционной России так называли податное сословие из бывших посадских людей, к нему относились ремесленники, мелкие торговцы и домовладельцы. “У печи – старый диван, обитый клеенкой, пред ним – большой стол, на котором обедают, пьют чай. Дешевые венские стулья с тошнотворной правильностью стоят у стен. Слева же у самого края сцены – стеклянная горка, в ней – разноцветные коробочки, пасхальные яйца, пара бронзовых подсвечников, ложки чайные и столовые, несколько штук серебряных стаканчиков, стопок”.
“Мещанство”, – с брезгливым сарказмом сказали бы мы сейчас. “Мещане”, – написал Максим Горький в 1901 году, а в 2017 вторят ему студенты, актёрская молодёжь нашего ГИТИСа, пытаясь воспринять пьесу более чем столетней давности. И не назвать их всех я не могу, потому что им, молодым, дан великий дар – отобразить и приблизить к современному восприятию многослойную психологию мещанского сословия.
Дети XXI века – Илья Антоненко, Авелина Квасова, Марика Шмуксте, Александр Смирнов, Никита Кологривый, Иоанн Фейгин, Дарья Петрова, Артём Губин, Александра Розанова, Юлия Макарова, Юлия Степаненко, Валентина Поломошнова, Софья Володчинская, Александр Танхилевич, Евгений Аксёнов, Полина Ауг, Ярослава Николаева, Раймундо Пуйоль – блестяще справились с задачей.
Фото: Александр Романов Не испарилось и не исчезло мещанство и в XXI веке. Оно так и осталось чрезвычайно разномастным – лебезящим, трусливым, уродливым и страшным, жестоким, привычным и постоянным, даже циничным – живёт в нас всех певчий Тетерев, ещё как! В нём сохранились скопидомство и жадность, а не разумная бережливость, поучения старших, а не совет мудрых наставников, эгоистичная и всепожирающая родительская любовь, желание непреходящего страдания и праздная пустота. Но рядом с ним не умирает и неистребимая воля жажды жизни и прорыва из ненавистной духоты.
Страшен и тёмен дом семейства Василия Васильева Бессеменова и жены его Акулины Ивановны. Нет там понимания, уважения, родительской ласки. Отцы не понимают детей, ибо “образованные дети – это чума” – сын Пётр исключен из университета – участия в волнениях виной тому, а дочь Татьяна 28 лет – учительница, страдающая и безнадёжно любящая отцова воспитанника Нила. Дети хоть и понимают отцов, но вырваться из удушающего смрада хотят, ибо “у нас своя правда, другая правда”, – говорит Татьяна.
Что правда, то правда. У каждого она своя. И каждый хочет жить и любить, только по-своему, беда в том, что не у всех есть силы и воля изменить себя и свою жизнь. Нил может, любимая Нилом Поля – швейка, не прочитавшая ни одной книги, тоже может – для того чтобы тебя любили, необязательно читать книги, иногда достаточно самой любить и любить эту жизнь, как любит её непутёвый Полин отец – Перчихин, торговец певчими птицами.
Фото: Александр Романов Где правда, а где неправда – не разобраться. У каждого своя беда. И у Василия Бессеменова – своя – любит он всех своих детей, да только понять и принять их другую правду не может, тяжело ему – дети уходят. Не навяжешь им свой уклад против воли. Что воспитанник – Нил первым уйдёт, но не удержит отец и родного сына – сбежит он к квартирантке, Елене Николаевне, ибо родительская любовь – “гибель для него!”. Лишь только одна Татьяна останется, понимая и осознавая свою неспособность изменить жизнь.
А всё же в конце спектакля семья воссоединяется – вокруг Василия Бессеменова и Акулины Ивановны собираются все дети – и Пётр, и Нил, и Татьяна, и Поля, студент Шишкин, подруга Татьяны Цветаева, тоже учительница. Отец любовно перебирает фотографии всех своих детей, все маленькие, шкодливые…Дети ХХI века играют детей века ХХ…И щемящая жалость пронзает, наверное, душу каждого, кто видит это – соединились поколения.
