Маскарад Лермонтова: в поисках подлинности

Как у Грибоедова не получилось, вышло своё.

Интрига драмы разворачивается в доме Василия Энгельгардта на Невском. Василий Васильевич, племянник князя Потёмкина и один из богатейших людей России, который еще и выгодно женился, деньги к деньгам, – устроил там, кроме  роскошных магазинов и квартир, помещение для платных маскарадов. Эти маскарады, а первый бал состоялся через год после гибели Грибоедова, когда Лермонтов еще учился в Московском Благородном пансионе, – стали популярными у столичной знати, ведь на них приезжали члены царской фамилии во главе с императором и императрицей.

Вот на что замахивался Лермонтов.

И если Пушкин дружил с Василием Энгельгардтом, обращая внимание не на его роскошества, а на умение играть в карты и остроумно оперировать словами – а словами они оперировали сообща на собраниях "Зеленой лампы", – то Лермонтов видел темную и ядовитую сторону балов у Энгельгардта.

Но сначала пару слов о философии маскарада – ведь многое в жизни и творчестве Михаила Юрьевича строится на ловком оперировании внешними масками при строгом сокрытии подлинности.

Если поздняя работа немецкого философа Эриха Фромма называется "Иметь или быть", то Лермонтов мог бы книгу своей судьбы назвать "Играть или быть". Или хотя бы написать сборник рекомендаций "Как лучше замаскировать свою подлинность, раз уж вы ее обнаружили". Ведь, как известно, начиная с Лермонтова, поведение героя может расходиться с его намерениями. Внешняя жизнь перестала соответствовать внутренней. Причем, это несоответствие намеренное: проявления персонажа могут специально сбивать с толку стороннего наблюдателя. Это маска, маскарад. Код или шифр.

Таков Печорин – и так себя до него на страницах еще никто себя не вел. Другое дело, что новому герою нужен новый читатель, а читатель-то остался прежним. И поэтому Лермонтов торопится написать предисловие после первого издания, ведь никто не пытается расшифровывать текст-маскарад, все по-прежнему считают: чтО герой делает, то он и есть. Но это перестало быть нормой. Герою дали добро на то, чтоб быть безумным, желчным, злобным, ни разу не приветливым – потому, что с такими масками удобней прятать драгоценное истинное "я". Автор предупреждает (как нынче Минздрав) – перестаньте ждать на страницах комфортную разжеванную истину.

Как-то в письме кузине Александре Верещагиной Лермонтов спрашивает - не кажется ли ей странным противоречие между душою и внешним обликом? А если по-другому: не является ли внешний облик, тело  – маской души, которая в конце жизни наконец-то снимается?

 

Несколько примеров маскарада в современном кинематографе.

В фильме "Миссия невыполнима" герои на задании пользуются не то, что масками, а целыми съемными лицами – и я думаю, за этим будущее: у людей скоро будет несколько лиц, причем вполне официально.

Храниться они будут в специальной банковской ячейке, как сегодня драгоценности или наличные деньги. Их можно будет надевать и менять на вполне законных основаниях – так же, как рубашки или носки. В паспорте будет не одна фотография, а несколько.

Кстати, за маской совершенно не обязательно располагается истинное лицо, там может находиться вторая маска, за второй третья (процесс разоблачения напоминает развинчивание матрешки). Именно так, как было показано в советском мультфильме для взрослых "Шпионские страсти" 1967 года выпуска.

Еще в одном американском фильме – "Адвокат дьявола", –  главная героиня случайно подсмотрела истинные лица окружавших ее гламурных женщин Нью-Йорка, и лучше бы она эту жуткую подлинность не видела – она сходит с ума, и в финале ее ожидает трагедия. Так что, иногда предпочтительней остаться в масках, чем обнажать подлинность.

Мне вспоминается и не американский фильм, – Анджея Вайды "Всё на продажу". Мы видим зашкаливающие страсти, эмоции, которые нас завораживают, но вдруг на экране появляется камера, а значит, на самом деле – шла киносъемка, в фильме снимался фильм, и неподдельные страсти были хорошей актерской работой, то есть, оказались поддельными. Собственно, весь польский фильм построен на постоянном разоблачении игры и мнимости.

А появившаяся в середине фильма провинциальная девушка, непохожая на остальных своей наивностью и как раз таки отсутствием игры, – стремится как можно скорее спрятать свою неподдельность под стандартной игровой маской, чтобы вписаться в столичную богемную обойму.

Хочешь почета и денег – стань участником маскарада, ролевых игр общества. Это то, что почувствовал на себе Лермонтов в петербургский период своей короткой жизни. 

В последних кадрах фильма "Всё на продажу" Даниэль Ольбрыхский сбегает со съемочной площадки, скидывая реквизит-тулуп, как последнюю маску, и бежит за лошадьми – которые тоже вырвались на свободу, на них ни сёдел, ни стремян. Режиссер приказывает оператору немедленно разворачивать камеру (в самом деле – хватит уже снимать искусственную кровь на снегу), – и скорее ловить в кадре Ольбрыхского: он впервые без маски, чисто сам, в подлиннике.

 

Но вернемся к "Маскараду". Арбенин, игрок (как и Лермонтов – специалист по мести), с удовольствием находит под маской усталости от жизни – покой и любовь, и даже желание помочь ближнему. Но оказывается, что это еще не подлинность, а очередная комфортная маска. А вот если снять и ее – то можно довольно быстро сойти с ума.

При этом маски бывают не только у людей, но и у событий. То, что мы слышим, смотрим или читаем в газетах – не само событие, а его маска.

Арбенин, игрок, пытался снять маску с события, но переоценил свои способности – в игре с масками он был всего лишь начинающим, а дебютантам следует вести игру осторожно и не забывать, что жизнь – как бал: сначала головокружительное веселье и ощущение успеха, а после бала – смятые костюмы, усталость и пустота (и это в лучшем случае).

Арбенин рассчитал, что за соблазненных в молодости чужих жен он получает в ответ собственную соблазненную жену, да еще и в нагрузку – человеком, который должен быть ему благодарным. Но формула расчета оказалась слишком проста. Арбенин неправильно сложил пазл и попал в роковую ловушку.

 

Цензура не пропускает текст "Маскарада" ни первой, ни последующих редакций. Лермонтов поднял перо на святое – на костюмированные балы у Энгельгардта, которые любит императрица и посещает сам император. К чему эти выпады и непристойные нападки в адрес веселых неприхотливых праздников светского общества? И зачем вливать столько яда в семейную жизнь россиян? Крепкая российская семья – основа нашего общества. А Лермонтов подрывает ее. Сам-то холостой. Это всё тлетворное влияние запада, французских пьесок. Нужны ли нам их ужасы? Может, Лермонтов – иностранный агент?..

И в апреле 1836 года Лермонтова опережает Гоголь – на сцене "Александринки" премьера "Ревизора". "Ревизор" понравился императору – возможно, Николай Павлович воспринимал спектакль как инсценировку одной из своих внезапных личных ревизий – всё было по делу, понятно, да еще и смешно. Гоголь, как говорят сегодня, зашел. Император смеялся.

А вот тексты Лермонтова Николай Павлович не любил. Может, на эту нелюбовь повлияло то, что в конце августа всё того же 1836 года император, подъезжая к лермонтовским местам в пензенской области, сломал ключицу и левую руку. Экипаж перевернулся – и Николай I, вы только представьте, шел пешком 17 километров до Чембара, пролежав там потом две недели. Вообразить сегодня президента России, не говоря уж о президенте Америки, идущим 17 километров по дороге до ближайшего населенного пункта, просто невозможно. Всё течет, всё меняется.

Кстати, лично я, случись со мной такое происшествие, тоже возненавидел бы всех писателей данной местности. Причем лютой ненавистью.

Впервые спектакль по "Маскараду" состоялся после отмены крепостного права, знать успела поменяться, а вот изменились ли нравы?.. А напечатан без цензурной правки "Маскарад" был и того позже…

 

Розыгрыш-маскарад Софьи Пономаревой

Маскарад – это всегда розыгрыш, обман, игра в "веришь – не веришь". Но и в реальной повседневной жизни – мы носим маски, обманываем, разыгрываем, играем в ролевые игры. Я приведу пример знаменитого розыгрыша 20-ых годов XIX века – так сказать, классики жанра.

Лермонтов учился в школе гвардейских подпрапорщиков и юнкеров, а потом служил в лейб-гвардии Гусарском полку с Дмитрием Акимовичем Пономаревым. За Пономаревым  в школе закрепилось прозвище "Камашка", за Лермонтовым нечто созвучное – "Маёшка", Майё – это остроумный циничный горбун, герой парижских карикатур начала 1830-ых годов. На "Маёшку" Михаил Юрьевич не обижался – он ведь и сам любил давать хлесткие прозвища, например, те, кто молчали в Ставрополе за обедом у генерала Граббе, получили прозвище "картинная галерея"  ("что-то сегодня наша картинная галерея опять молчит…"), а отдельные пятигорские девушки были названы им "лягушками в обмороке". Шикарное название для блюда высокой кухни – лягушки в обмороке!  

Но речь пойдет о матери Дмитрия Пономарева, о Софье Дмитриевне Пономаревой, которая обожала розыгрыши,– в один из таких  маскарадов-розыгрышей попал, как в ДТП, Вильгельм Кюхельбекер. 

Вильгельм Карлович был влюблен в Софью Пономареву, которая содержала известный литературный салон в Петербурге, один из первых в пушкинскую эпоху (сам Пушкин в эти годы был в южной ссылке). В салон допускались лица мужского пола, имевшие отношение к литературе и хотя бы немного влюбленные в хозяйку.

Но Кюхельбекер был влюблен не на шутку. И  вдруг он получает записку о том, что Софья Дмитриевна скоропостижно скончалась, и можно приехать в такое-то время с ней проститься.

В квартиру Пономаревых удрученный Кюхельбекер входил как в тумане. В гостиной толпились люди, которые, завидев его, стали рыдать, доставая белоснежные платки и указывая ему на черный гроб, стоявший на возвышении в гостиной. Лицо умершей было совсем живое, как будто она только что заснула. Вильгельм бросился к гробу, прикоснулся, рыдая, губами к руке и… неожиданно почувствовал щелчок в губы. Он хотел подняться с колен, но покойница обвила его шею руками, выскочила из гроба и объявила онемевшему Кюхле под гомерический хохот собравшихся:

- Это я так друзей испытываю,  искренно ли они меня любят.

Трудно сказать – выходил ли этот розыгрыш за грань допустимого, поскольку допустимое  всё время меняется, – но можно предположить, что Софья Пономарева нарабатывала нехорошую карму – и себе, и сыну. Сама она умерла в 30 лет, от чахотки – уже без розыгрыша. А Дмитрий, через 6 лет после смерти Лермонтова оказавшийся в жутких долгах, отправился в компании приятелей на невском пароходике за город. "Хочешь ли, я тебе покажу штуку, братец?" — обратился он к стоявшему рядом товарищу и, дождавшись внимания, вдруг резко прыгнул за борт. Тело его не нашли.

И когда сегодня мы удивляемся язвительным выпадам и жестковатым выходкам   Лермонтова, хорошо бы присмотреться к известным розыгрышам эпохи и познать лермонтовский маскарад в сравнении.

Несколько слов о маскарадах Лермонтова.

 

Екатерина Сушкова пренебрежительно отнеслась к ранней влюбленности Мишеля, который был на 2 года ее младше. Хотя ничего особенно здесь нет – вряд ли девушки в 16 лет будут отвечать взаимностью 14-летнему подростку, пылающему страстью, даже если эта страсть материализуется в рифмованные посвящения. Шестнадцатилетние девушки уже выезжали на балы, где богатые женихи и усатые гусары в красивых мундирах присматривали себе невест… Но Лермонтову резковатые и порой язвительные ответы Екатерины основательно запали в душу, ведь Мишель трактовал свое возвышенное чувство как божественную благодать и мировую гармонию, которую девушка разрушала своим презрением. И, встретив Сушкову через шесть лет на балу в Петербурге – уже будучи при усах и красивом гусарском мундире – поэт сочинил  сценарий мести. Это точно такое же произведение Лермонтова, как "Маскарад" или "Герой нашего времени", просто исполненное не в виде текста, а в виде действий в  реальном времени. Как он сам говорил – я теперь не пишу, а делаю романы.  За три недели, под предлогом очередного прилива страсти, ему удалось наконец-то вскружить голову Сушковой, расстроив ее предполагаемый брак с Алексеем Лопухиным – к его же благу – и, добившись от растерявшейся девушки откровенных признаний в любви (буду век тебе верна…), вдруг превратиться из страстного огня в равнодушный айсберг.

Извини, дорогая, это же была игра (камера отъехала). Ты разве не поняла? Ты что, поверила?..

 

Особой маской Лермонтова был его инфернальный хохот. По жизни Лермонтов пребывал в нескольких квантовых состояниях: состояние неугомонного сарказма; состояние мрачной задумчивости  ("на буйном пиршестве задумчив он сидел"), состояние рентгена – когда он сверлил своих собеседников долгим пронзительным взглядом, чтобы раскусить человека еще до того, как он  заговорит. Безумный инфернальный хохот – еще одно состояние поэта, означавшее полную победу над выведенным из себя, доведенным до крайней степени раздражения собеседником. Приведем три примера такого хохота.

 

Весной 1837 года Лермонтов едет в ссылку на Кавказ, но по пути задерживается на три недели в Москве и часто бывает у Мартыновых, где одна из сестер его будущего убийцы, Наталья Соломоновна, не на шутку влюблена в модного поэта. Лермонтов поначалу – по внешним признакам – также проявляет ответные чувства, но при прощании на лестнице, вдруг, вместо трогательного запоминающегося поцелуя, смеется бедной девушке прямо в лицо и, быстро убегает из дома. Смеется и Печорин в лицо Максиму Максимовичу:

 

Знакомство Лермонтова и Белинского произошло в том же году в Пятигорске на квартире Николая Сатина, с которым Лермонтов учился в Московском благородном пансионе. Лермонтов намеренно вел беседу о разных пустяках, тогда как Белинский всё время переключался на Вольтера, которого в то время читал и лелеял...

— Да я вот что скажу вам об вашем Вольтере, — сказал поэт, — если бы он явился теперь к нам в Чембар, то его ни в одном порядочном доме не взяли бы в гувернеры.

Ошарашенный Белинский молча смотрел на Лермонтова, потом взял фуражку и, едва кивнув головой, вышел из комнаты – под фирменный хохот Михаила Юрьевича. 

Город Чембар – это Пензенская область в 18 километрах от Тархан, где прошло детство поэта. Сегодня музей Тарханы находится в селе Лермонтово, а Чембар после Великой Отечественной войны переименовали в город Белинский.

Они снова рядом.

 

На Кавказе Лермонтов познакомился со ссыльными декабристами, например – с  Михаилом Назимовым, который был на 13 лет его старше и всё приставал к поэту – чтобы тот объяснил ему принципы и направления современной молодежи. Лермонтов отвечал: мы собираемся и пьем вино с шампанским – это первое направление, увлекаемся женщинами – это второе направление, очень серьезное, ну и карьеру делаем в свободное от первых двух направлений время…

Назимов очень сердился, чувствуя, что Лермонтов издевается над ним. Лермонтов же, доведя собеседника до кондиции, с громким хохотом выбегал из комнаты и уходил гулять.

А гулял Лермонтов один, чтобы никто уже не спрашивал его о трендах современной молодежи.

 

Замуж Елизавета Алексеевна, золотая бабушка Лермонтова, вышла за елецкого дворянина Михаила Васильевича Арсеньева, человека мягкого, неамбициозного, любившего домашний театр и маскарады. Известные нам Тарханы как раз и были приданым к свадьбе. Михаил Арсеньев попал под жесткий каблук энергичной и своенравной жены – из рода Столыпиных – и находил отдушину в семейных представлениях, чтении, охоте... Но не только в них. Зацепился Михаил Васильевич сердцем за соседку Мансырову, муж который был постоянно в отлучке, в зоне боевых действий. И вдруг – за 4 года до рождения Лермонтова, практически в новогоднюю ночь – во время маскарада и домашнего спектакля (не какого-нибудь, а "Гамлета"), –  Арсеньев неожиданно узнает, что муж Мансыровой вернулся на постоянное проживание.

Арсеньев уединяется с женой и дочкой, мамой Лермонтова, в гримерной, спрашивая сначала жену: "Ну что, любезная моя Лизанька, сможешь быть вдовушкой?", потом дочь: "А ты, Машенька, будешь ли сироткой?"

- Наверное, уточненный перевод "Гамлета" пришел по почте, - решили озадаченные мама с дочкой, когда Михаил Васильевич вышел в соседнюю комнату, - сейчас костюмы  выдадут.

Но вместо реквизита Арсеньев достал из шкафчика пузырек с ядом и выпил его залпом. Такой вот жесткий шекспировский маскарад достается в наследство Лермонтову.

 

Самое страшное переживание или даже мучение Лермонтова в феврале 1837 года, когда он находился под арестом за стихотворение "На смерть поэта" – не сам арест и не перспектива ссылки, а то, что он подставил Святослава Раевского. Под нажимом следствия, Лермонтов в письменных показаниях указывает фамилию друга как переписчика  и возможного распространителя крамольного стихотворения, хотя вычислить того, кто инициировал массовый самиздат, было совсем не трудно. Узнав о том, что Раевскому после этого грозит наказание, Лермонтов не находит себе места.

Помните, – в финале "Маскарада" Князь "навек лишен спокойствия и чести". Выйти из зоны чести было страшно. Такая шла эпоха...

На самом деле, Раевский пострадал в основном из-за записки с черновиком своих показаний камердинеру Лермонтова – он хотел, чтобы Лермонтов отвечал согласно его словам. Записка, естественно, была перехвачена силовыми структурами и подшита к делу, а Святослав Раевский был отправлен на службу в Петрозаводск. Но Лермонтов этого не знал, и уж как он был счастлив, когда узнал, что Раевский не держит на него зла! А когда через два года, в апреле 1839-го, Святослав Раевский вернулся в Петербург, Лермонтов кинулся, в буквальном смысле, другу на шею, плакал, твердил: "Прости меня, прости…" и никак не мог успокоиться – может, это был подлинный Лермонтов?

 

В первой ссылке Лермонтов странствует – между Пятигорском, Ставрополем, Таманью и Кавказом, нарабатывая материал для "Героя нашего времени". Получилась такая рабочая командировка писателя, впрочем, как и у Пушкина в южной ссылке.  А главное, что Лермонтов выбирает себя, находит подлинность:

 "…я находился в беспрерывном странствовании…одетый по-черкесски, с ружьем за плечами; ночевал в чистом поле, засыпал под крик шакалов, ел чурек, пил кахетинское даже..."

Представьте – тишина, горы, чистое поле и засыпающий Лермонтов, смотрящий на звездное небо – тут слова сами складываются: "Ночь тиха, пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит". Кто еще из русских поэтов смог бы так слиться с природой? Здесь он был без маски: некому мстить, не перед кем выделываться. Глупо же быть высокомерным по отношению к горам и выказывать презрение к оврагу или к дереву…

Таким образом, Лермонтов оказался профессиональным сталкером, способным услышать слова ветра и понять молчание гор, ведь должен же быть у природы собеседник, безмолвно участвующий в разговоре звезд.

Эта тишина и молчание Лермонтова – еще одно бессмертное произведение поэта.

 

Пролечившись несколько недель в Пятигорске, Лермонтов в конце сентября 1840 года возвращается в крепость Грозную – там  ранение получает командир отряда так называемых "Охотников" Руфим Дорохов. Лермонтов, друживший с Дороховым, принимает от него руководство спецназом. Эта команда – порядка ста человек – набиралась из самых отчаянных лиц, в основном южных национальностей, – сторонние наблюдатели даже ласково называли этих людей "сбродом". Для поступления в отряд нужно было выполнить непростое тестовое задание (возможно – убить дракона) и знать татарский язык. Прошедший испытание брился наголо, отращивал бороду и ни в коем случае не мылся, тогда его одевали по-черкесски и давали двустволку. Говорили, что эта команда как призрак или блуждающая комета появлялась всюду во время боевых операций.

Ну, а сам Лермонтов наверняка напоминал лесного Рэмбо из первой серии. Сталлоне, кстати, тоже среднего роста, не намного выше Михаила Юрьевича.

Еще недавно в столице Лермонтов был на верхнем этаже социальной жизни – посещая  балы с чопорной столичной аристократией, теперь же пробовал компанию подвального помещения. И, надо сказать, в этой среде, в подвале, он чувствовал себя гораздо более органично. Ел из общего котла, спал на голой земле. Там не было маскарада.

Руководство отвязным спецназом – одна из главных изюминок жизни и творчества Лермонтова. Тогда зародился очередной шедевр поэта – стихотворение "Завещание".

 

Последний гениальный лермонтовский отклик на маскарады – стихотворение "Как часто, пёстрою толпою окружен". Там всё обо всём сказано. Только вот пометка "1 января" сбивает с толку – но должна же быть какая-то маска и неопределенность!..

До середины 40-ых годов XIX века в Зимнем дворце 1 января или на масленицу каждый год проводились публичные (демократические) маскарады. Еще их называли "балы с мужиками". Так демонстрировалось единство власти и народа. Наши Кремлевские ёлки и приемы с награждениями наследуют этой традиции, возникшей еще при Екатерине, но получившей свой окончательный имперский размах при Николае I.

Это был такой день открытых дверей царя.

По сложившемуся обычаю в специальных помещениях Зимнего дворца устраивали буфеты для бесплатного угощения публики. Поучаствовать в общественном маскараде, увидеть царскую семью, а также выпить и закусить за счет принимающей стороны приходило до 40 тысяч человек.

Императрица Александра Федоровна, одетая в русский сарафан, часами сидела в Георгиевском зале, играя с министрами в карты. А простые смертные пропускались по десять человек в группе, чтобы поглазеть на эдакое диво. Удивительно, что творение зодчего Растрелли выстояло под напором демократии.

Как бы там ни было, эти народные маскарады были гордостью императора и частью национальной идеи.

И тут Михаил Лермонтов со своим шедевром, в заглавии которого помечено "1 января", а в тексте – "при диком шепоте затверженных речей мелькают образы бездушные людей". А в конце еще и пёстрой толпе в глаза – бросается железный стих, облитый горечью и злостью. Получается, поэт так отреагировал на народный императорский маскарад?

Сильно озадачил Лермонтов аристократию: мы, знатные, его на раутах супами вкусными потчуем и ростбифов не жалеем, а он в глаза будет нам горечью бросаться?..

 

Но Лермонтов не боялся – ни знати, ни войны, ни дуэлей. Не боялся ни носить маски, ни быть подлинным. Уже без спецназа, в одиночку, Лермонтов осуществил радикальный прорыв в мысли, значительно опередив своё время. И всё это он успел сделать за 26 лет и 9 месяцев.

Если Пушкин был первым российским космонавтом языка и сознания, литературным Гагариным, то Лермонтов стал литературным Алексеем Леоновым и первым вышел в открытый космос.