60 лет "Антимирам"

Немного странно сейчас смотреть на писательско-издательскую кухню советских времен. Казалось бы: только что, в марте 1963-го, всевластный правитель, первый секретарь ЦК и председатель совета министров дорогой товарищ Никита Сергеевич Хрущев в Кремле, при собрании всех партийных бонз (в президиуме) и самых видных писателей и деятелей культуры (в зале) натурально орал на поэта: вы нам не нужны, Вознесенский, убирайтесь, типа, из страны. И вот, никаких тебе черных списков, не прошло и полутора лет: пожалуйста, книга. Огромным (даже для тех времен) тиражом. И Хрущев, напомню, в то время пребывал еще в полной силе (снимут его в октябре 1964-го).

Как такое могло быть? Остается одно объяснение: оттепель, которую запустил первый секретарь, закрутила свои теплые ветры своим чередом, его больше не слушаясь — и потом лет пять понадобилось, чтобы эти форточки назад законопатить.


Афиша творческого вечера А. Вознесенского в Театре на Таганке. 

Антимиры! О, это название! Тогда, в шестидесятых, во времена всеобщего поклонения физике (Дубна! Синхрофазотрон! Мю-мезон!) оно звучало необыкновенно современно — примерно как сегодня AI (искусственный интеллект). Вдобавок всегда можно было отписать Инстанциям объяснение: "Антимиры (цитирую по памяти синопсис к будущему спектаклю), это, дескать, противостояние мира социализма миру капитализма, мира света и добра — миру зависти и злобы" и т.п.

Возможно, столь быстрой амнистии поэта помогла поэма "Лонжюмо" (о ленинской школе в пригороде Парижа и о Ленине вообще), напечатанная в журнале "Знамя" в октябре 1963-го. Не знаю, как вам, а по мне: едва ли не лучшая в советской "Лениниане", очень искренняя, во всяком случае.

Поэма в "Антимиры" (естественно) вошла. Но в сборнике много иных прекрасных стихов — да что там! Тех, на которых мы росли и которые, как первую любовь, сердце не забудет.

На моей любимой 69-й странице — не слишком известное (и, по-моему, больше не переиздававшееся) "Итальянский гараж", посвященное Белле Ахмадулиной. (Они тогда, шестидесятники, все держались вместе, женились друг на друге и стихи друг дружке посвящали).

 

А потом, не прошло и года (Хрущева уже сняли, и совсем можно было — казалось — раскрылиться), в феврале 1965-го, только что обновленный Театр на Таганке запустил одноименный спектакль по стихам Вознесенского. И тем положил начало новому жанру — не только на своей сцене. Позже на Таганке появились "Послушайте" (по Маяковскому), "Товарищ, верь!" (по Пушкину), сценическое воплощение "Пугачева", "Павшие и живые" (о поэтах военных лет), "Под кожей статуи свободы" (по Евтушенко). Жанр "музыкально-литературной композиции", которому Таганка дала начало, широко зашагал по стране. Не было вуза, в котором не имелось бы своего Агиттеатра или, на худой конец, двух-трех агитбригад. И не было самодеятельного театра, в котором не было бы представления, переполненного стихами (и бардовскими песнями).

Для меня в юности Таганка — одно из самых ярких впечатлений. И совершенно точно — самое яркое театральное.

У Таганки не было детских утренников, и они придумали прекрасную историю: в школьные и студенческие каникулы, то есть с 30 декабря по 11 января и с 25 января по 7 февраля, театр давал в качестве "утренника", на 12.00, свои "взрослые" спектакли. Но не все подряд, а, так сказать, с уклоном в школьную программу. Вышеперечисленные по Пушкину, Маяковскому, военным поэтам. А также, до кучи, по Вознесенскому с Евтушенко. И "…А зори здесь тихие" и "Мать". Только абсолютные хиты — "Мастер и Маргариту" и "Гамлета" днем не показывали. Может, потому, что вещи эти в школе не изучали.

И мы с друзьями ездили в школьные каникулы к дефицитной Таганке к одиннадцати, в надежде уцепить что-нибудь в кассе или купить с рук. И, представляете, нас было пятеро, и всегда, все, на спектакль попадали. Помню, один раз тетенька из "бывших", похожая на графиню, у которой мы купили сразу четыре билета, укоризненно попеняла мне: "Молодой человек! Вы все-таки в театр идете! Могли бы и рубль дать!"

И первым в списке просмотренных нами оказались "Антимиры". Играли спектакль без замен, артисты в афише и программке шли чохом, по алфавиту. И хотя к тому времени (к концу семидесятых), Высоцкий, Демидова, Славина, Золотухин стали настоящими звездами, но и они, как миленькие (у Юрия Петровича не забалуешь!), играли вместе со всеми. Единственное, у Высоцкого, который вместе со всеми подыгрывал и разыгрывал поэзию, имелся настоящий дивертисмент: он исполнял, подряд, "Оду сплетникам", "Песню акына" (которая прижилась к нему, и многие считали ее его собственной песней) и "Монолог актера" — и это, правда, было особенно хорошо.

Я к тому моменту Высоцкого не слишком любил: какая-то блатная поэзия! Но тут переменил свое мнение. Его мощь и артистический магнетизм просто весь зал заполняли, с ног сбивали.


Владимир Высоцкий. Фото В. Ахломова. 

Жаль, что мне не рассказать словами о том, какое спектакль в целом впечатление производил (колоссальное — на меня, шестнадцатилетнего). А посмотреть его больше нельзя, ни одной видеозаписи не сохранилось, есть в Интернете только аудио. Но и аудиозапись, особенно если знаешь по памяти большинство стихов, хороша.

Но прекрасен спектакль был, конечно, в контексте. На фоне тогдашней советской затхлости и уныния. Сейчас не расскажешь и не докажешь, да что там было особенного, в тогдашних таганских представлениях.

Попытались недавно восстановить другой спектакль Таганки/Вознесенского: "Берегите ваши лица". Смотреть довольно странно и скучно.

Новое в ту пору, как всегда бывает, породило множество эпигонов. Включая меня.

Будучи студентами, мы с другом руководили факультетской агитбригадой. И вот поступил социальный заказ: слабать что-нибудь для концерта в честь юбилея Вождя. Что именно? Разумеется, помня Таганку, мы выбрали "Лонжюмо" — поэма была яркая и нестыдная. Заканчивалось (в нашей трактовке) представление стихами: "Мы движемся из тьмы, как шорох кинолентин… — На все вопросы отвечает Ленин".

Помнится, директор дома культуры, человек со странным именем-отчеством Орест Орестович предлагал нам тогда показать, а КАК отвечает Ленин на все вопросы, и пустить на заднике кинохронику: Саяно-Шушенскую ГЭС, плавку стали, конвейеры с КАМАЗами и прочую лабуду. Мы отказались — он не настаивал. Вот каков был первый в моей жизни пример вмешательства цензуры/редактуры в творческий порыв.

Разумеется, это не сравнится с тем, как шпыняли и прогибали Любимова. Но он отбивался и держался — всяческими способами.

И у "Антимиров" оказалась счастливая судьба. Точного учета я не нашел, но говорят, что дали более шестисот представлений, и последний раз показывали спектакль в 1980 году.


Сцена из спектакля "Антимиры". 

Бывает же счастливая судьба у книг, не правда ли? И они оказываются, говоря словами того же Ленина, "очень своевременными".