Шептание о скрепах

В предисловии к "Вещи…" критик Ольга Балла пишет: "…тут напряжённо-много о прошлом, о его подробностях, впитавших в себя так много жизни. И ещё настойчиво кажется, что это книга одиночества — большого, в историческом масштабе одиночества, исторической неприкаянности и терпеливого, героического одинокого самостояния во всех равнодушно-враждебных тебе временах".

Книга Элины Суховой небольшая, состоит из трех глав-частей – "Память-облако", "Выучить язык", "Здесь тоже жизнь". Всего 44 стихотворения. Много это или мало? Наверное, все же немного.

Книга выстроена тщательно и продуманно – и здесь нужно отметить великолепную работу составителя Ирины Ермаковой – как небольшой сельский дом, бревнышко к бревнышку, стихотворение к стихотворению, ничего лишнего.  Причем дом этот не только прочен-надежен, но и, по-своему, по-заМКАДовски, красив.


Поэт Элина Сухова. Фото из личного архива. 

Первое стихотворение "Умоляю, друже, поторопись…" – своеобразный эпиграф к "Вещи человечьей" – выбивается из поэтического массива, который автор предложила в этой книге. Стихотворение-загадка, стихотворение-сон…

Буквально со второй строки в нем появляется вода – "покуда воды не сошлись". О ней как о потопе предупреждает поэт. Умоляет даже. "Умоляю, друже, поторопись". Тревога чувствуется в каждом образе – колокольня собора, затопленный город, баркой колышется осьминог, валидол и валерьянка, даже плаванье брассом в бассейне. Не сразу, но все-таки приходит понимание того, что весь этот необычный видеоряд происходит не в реальной жизни, а в совершенно другом пространстве, что к нашей реальности всё происходящее в стихотворении имеет лишь опосредованное отношение; что здесь, в этой жизни (в жизни автора), уже все произошло, случилось, и уже не актуально, и ничего уже не изменить. Остаются только видения. Поэт уходит в это состояние, чтобы укрыться. И оттуда – из своего убежища – пытается не просто восстановить заново события, которые происходили в жизни, но и предотвратить их, предотвратить беду.

Финальная картинка стихотворения – фантастическая и даже мультяшная. Но лучше не смотреть этот мультик, отвернуться от него.

Не перечитывать, выбросить из сердца, из своего подсознания. Не возвращаться в пережитое. Такой зачин.

Первая глава – это готовая поэтическая книга. Она необычна в своей простоте, нет в ней стремления усложнять и приукрашивать. Жизнь и так сложна, прекрасна и противоречива – и нужно постараться успеть зафиксировать ее в моменте. Но моменты, как и мгновения, "летят, как пули у виска", пролетают. Отсюда – при всей, казалось бы, неспешности речи, события в тексте разворачиваются стремительно. Наверное, поэтому много глаголов, а также повторов, добавляющих динамики.

"Это мама моя едет, / едет на велосипеде…" – так начинается стихотворение, открывающее главу "Память-облако". Отец кричит маме "У-лю-лю!". Это возглас счастья, возглас любви, громкое воркование, громкая радость. Родители Элины не скрывали своей влюбленности, своих чувств.

Но велосипед у мамы почему-то черный –

А у папы, который "маму обгоняет", –

Чувствуете стилистику – детскую, задорную – чем-то напоминающую Сашу Черного? Элина Сухова органична в таком ритмическом пространстве. Но в картинке ее нет. Она будто смотрит сверху. Или, может быть, она смотрит, как во сне (веселом, теплом, добром) с нескольких сторон, с нескольких ракурсов одновременно?

Автор внимательна к деталям. Вот мамина "вьется юбка на ветру", вот дед "цигаркой запыхтит", вот "кистями машет скатерть", вот "дребезжат стальные спицы"… Вот "черный велик".

Концовка – уже на другой ноте – резко переходит в минор, в грусть.

"Динь-динь-динь" – вместо слов прощания.

Пересказываю стихи. Зачем? Чтобы сжиться с ними, сродниться? Чтобы прожить их вместе с автором? Зачем? Ведь все равно не понять всего, что в них заложено, не увидеть всего того, что видит поэт.

Элина Сухова будто пишет письма – на тот свет. Будто разговаривает с кем-то из своих – близких ее сердцу, с родной душой, с любимым человеком. Он для нее не умер. Он всегда рядом. Поэт это ощущает физически. Находясь в этом странном состоянии, она видит души-призраки, разговаривает с ними, общается. Обыденно и просто. Вот она советуется, какую фотографию выбрать на памятник. При этом время жизни четко фиксируется:

Но время – это так же, как и память – "вещь человечья". Как фарфоровая фигурка на пианино, как "плёнка и бумага для фотографии". То есть существует как образ, не как физическая величина. Его – времени – нет. Оно – не материально, оно – всего лишь образ. И в этом есть какая-то недоговоренность, оборванность. Потому что человека тоже нет. Есть только душа. Душа – это образ.

В стихах Элины Суховой бродит беда – война, смерть, брошенный дом, оставленная родина. Ее персонажи, если поют, то все чаще о погибших солдатах. Светлый путь – в прошлом. В настоящем – беседы с покойниками. Беседовать и ждать.

Ждать их воскресения? Но что есть воскресение? "Я подумаю об этом завтра", – так, кажется, говорила Скарлетт О’Хара из "Унесенных ветром"? А пока – "Ты жива еще, моя старушка". Жива и ждет. Сына. "Давным-давно с войны всё ждет и ждет…". И он приходит. В виде призрака. И она (мать его) чувствует его приближение. "Так чувствуется дрожь земли / Сквозь два материка".

Лесенка стихотворения, так же, как и поэтические образы, дрожат. Это даже не лесенка – ступеньки – и ты по ним бежишь-бежишь, дыхание сбивается, сердце колотится, но останавливаться нельзя… Читатель чувствует себя сыном-призраком, спешащим к маме. Успеть, пока гудит поезд, добежать, рвануть на себя дверь и крикнуть во весь голос:

Но гудок отгудел, и призрак исчез-растворился-растаял. Опять не успел.

Строки стихотворений чаще короткие. Вздохнуть между ними не успеваешь. Посажено густо. При всем при том, автор не стремится к благозвучию, к гладкости письма. Оно и не нужно. "Понимать – а не быть понятым, любить – а не быть любимым, творить добро – а не просить милосердия", – кажется, в этом главный посыл поэзии Элины Суховой. Из прошлого она творит настоящее. Самое настоящее.

Стихи из "Вещи человечьей" в основном посвящены размышлениям о памяти. Одно из них – построено в виде диалога внука с дедом. Стихотворение-притча о том, что остается после человека? В данном случае – пруд, который выкопали зэки.

Рифмы простые: пруд-умрут, свет-нет, дурачок-внучок. Но рифма в стихах Суховой вряд ли служит для поддержания конструкции. Более того, создается впечатление, что, если бы ее не было, ничего бы не изменилось. Силлабо-тоника постольку-поскольку.

Это настоящая социальная поэзия. Не картинки с выставки, а кадры – черно-белые, гнетущие – из нашей жизни. Меняются эпохи, власти, правительства, а как была у людей жизнь беспросветной, так и остается. Судьбу тетки, умершей в 90-х, повторяет лирическая героиня из стихотворения "Досок вчера привезла, горбылю…", посвященного ученому-биологу, поэту Дмитрию Сухареву.

Стихи – как обвинительный документ. Только где его зачитывать, на каком суде? Разве что – на Небесном.

То есть, ничего не изменилось. Поэтому лирическая героиня вынуждена брать пример со своей тетки –

Жестко, без сантиментов. Жизнь – какая она есть, во всей ее стабильности и преемственности. Со всеми ее скрепами.

Нужно отметить точность и лаконичность языка Элины Суховой. И еще: мир, изображенный в "Вещи человечьей", кажется черно-белым, как в первом ламповым телевизоре. Но эмоции, несмотря на аскетичность выражения, зашкаливают. И все же, это достаточно рациональная поэзия. Ведь и любовь тоже может быть рациональной. Почему нет?

С этого начинается вторая глава книги "Выучить язык". Вторая глава – как второй сезон сериала.

Обращает на себя умение Элины вставлять в стихи жаргонизмы, детские дразнилки, разговорные фразы – "трали-вали", "тили-тесто", "елки-палки"… Они добавляют непосредственности и доверительной легкости. И ты уже замечаешь, как черно-белое изображение становится рисунком на асфальте, нарисованным цветными мелками.

Однако в самой истории, рассказанной в стихах, – легкого и веселого мало.

В стихах Элины Суховой есть что-то от сказа. Помните, в советские времена была передача "В гостях у сказки"? В ней перед началом каждого фильма добрая старушка-сказительница (актриса Анастасия Зуева) раздвигала ставенки нарисованной избушки и говорила что-то умильно-трогательное. Так и у Элины – иногда умильно-трогательно, но чаще жизненно и правдиво. И при этом широко раскрытые глаза, искренняя задушевная интонация и сказительность речи. И вот ты уже видишь сцену из фильма. Причем она не на сетчатке глаза, а где-то дальше и глубже.

Беременная женщина выбирает имя будущему ребенку.

Кричащая и саднящая, будто раскрытая рана, силлабо-тоника и народный сказ.

Трагизм набирает обороты, раскручивается. Ты, читатель, становишься свидетелем зарождения страшных мыслей. Но жизнь, слава Богу, побеждает. Лирической героине будто Ангел нашептал на ухо, точнее, послал видение. Поэтому лучше рассказывать эту историю шепотом –

Элина Сухова четко проговаривает страшные мысли о смерти, нищете, войне. Проговаривает без надрыва, даже несколько обыденно. И в этом ничего странного нет, потому что эти мысли-понятия являются атрибутами нашей российской жизни. Это то, что нас объединяет, это наши скрепы. Да, сюда еще можно добавить любовь, которая и нелюбовь вовсе.

Автор даже не вспоминает, она уходит в прошлое. Живет в нем, точнее, заново проживает, погружается в то пространство, которое становится реальным на уровне умозрительном, осязательном, на уровне запахов и звуков. Читаешь стихи, и сам оказываешься в той реальности, где нет времени. Погружаешься в другое измерение, в мир параллельной вселенной. Там в кругу своей семьи и знакомых, в своем детстве-юности-молодости можно ощутить заново уже однажды пережитое, прожить его еще раз, но уже спокойнее, с достоинством, с пониманием того, что все происходящее, – это только эпизод, встреча, и всё обязательно повторится, стоит только захотеть. Но такое ощущение очень зыбкое. Колыхнется ветка за окном, или дернется, включившись вдруг, холодильник – и всё исчезло. И невольно задумаешься, а зачем возвращаться туда, в прошлое, ведь тебя там нет? А значит, ты все равно ничего не сможешь изменить, – не предотвратишь беду, ничего не поставишь на правильные, как тебе кажется, рельсы.

Но автор пытается. Кажется, там, в прошлом она оставила что-то важное для себя. И, если его найти, то шанс появится изменить – не прошлое, нет – а настоящее.

В книге "Вещь человечья" автор показывает Россию. Через судьбы своих родных и близких, через свою судьбу, через трагизм существования, через, как говорят чиновники, возраст дожития, – проступает образ бедной нашей Родины, который не меняется столетиями. Нищета соседствует с юродивостью, беспросветная тупость – со смекалкой, отчаянная радость – со слезами. В этом (с этим) мы живем и жили всегда.

Ужас, становящийся красотой.

О таких "цветах" в книге "Вещь человечья" рассказывает лирической героине ее мама. Речь отрывистая, но внятная. Картинка рисуется такая, будто ты сам находишься посреди разрывов бомб после авианалета в 1941-м.

Время в стихотворениях Суховой эластично. Автор может его растягивать, где надо, или наоборот – сужать до одной фразы, в которой вмещается целая жизнь, целая эпоха.

У Элины всё кинофрагментами. К примеру, сначала идет закадровый голос журналиста-репортера:

И дальше – Хлопушка! Мотор! Крупный план!

Представляете этого фыркающего деда? Я вполне. Как и бабку, морщившую лоб.

Потом камера фокусируется на дальних планах, вырывая поочередно то хрумкающую огурцом внучку на печи, то кошку, мурлыкающую на диване, то трехлитровую бутыль молока и пакет домашнего творога на столе. Но самое главное – завершающий кадр. Он не то, чтобы разрывает канон, нет, это просто взгляд даже не из другой точки – из другого пространства. У режиссера и оператора включается совершенно другое видение.

Чудики – это о таких писал Василий Шукшин. Тетка из произведения Элины Суховой тот же чудик. Легкими и нежными штрихами рисует портрет автор. Но это не застывший образ – по мысли поэта, в поступке толстой тетки (выпускает голубей) заложен глубокий смысл, дающий надежду.

Стихотворение "Дачник" об одиночестве, о том, что человеку не хватает душевного тепла. Оно, вроде бы, когда-то было. Но и здесь есть надежда, что человек (тот же чудик) согреется в будущем, что всё вернется в его жизни – жена, семья, что его звезду не будет заслонять тучами.

В главе "Здесь тоже жизнь" изображена целая галерея портретов таких героев-чудиков: дед с бабкой и внучкой на печи; наши знакомые – толстая тетка-голубятница и одинокий дачник; мастеровой дядя Коля, строивший дома-терема-дворцы, а сам оставшийся на старости лет в хибаре; стрелочница – принцесса из Туголеса, прозевавшая сослепу "своего заезжего принца в электричке".

Где, поинтересуетесь вы, встречаются такие персонажи? Поэт дает четкий адрес:

Элина Сухова постоянно разговаривает – то ли сама с собой, то ли с воображаемым собеседником, который может быть кем-то из близких или дальних, живых или ушедших. Или с Ангелом, который следит, хранит, оберегает. Или с призраком того человека, который оставил этот свет – отец, дед, первая любовь Валька, погибший в Чечне. Разговоры эти записываются. Читая их, ты невольно приходишь к выводу, что человек устроен по образу Божию, но он (человек) об этом забыл, потому и мир наш чаще напоминает Ад. А если и случается в этой жизни Рай, то ненадолго.

И в Раю, конечно же, буйствует цветущая вишня, поют соловьи, рядом – скамейка, на ней – дед курит, в ветвях вишни видна кормушка для птиц, которую смастерил отец.

Вопрос про пчел – риторический. Отвечать на него не нужно.

Но зачем задумываться о Рае и Аде? Нужно идти дальше. Нужно, несмотря на все потери, продолжать свой земной путь.

В заключение книги звучит гимн. Тихий гимн автора, которая поняла, что жизнь продолжается даже (пусть это прозвучит нелепо и парадоксально), когда она закончилась. И в этом ее маленькое открытие, ее тихий восторг –