15 июля 1827 года: "Мистер Соболевский"

Пушкин вообще был порывистым и буйным, как ветер, недаром так любил он осень, которую без кружащих на ветру опавших листьев представить невозможно. Именно ветер оказывается сведущим в вопросе, что где находится в этом мире, и точно указывает на нору в горе, где во тьме печальной качается хрустальный гроб. Как бы нам ни не хотелось, мы постоянно бросаем слова на ветер, так что по факту ветер очень неплохо информирован.

Александр Сергеевич знакомится с Сергеем Александровичем лет за 10 до печального письма через своего брата Льва и друга Кюхлю. Соболевский учился вместе с Львом Пушкиным, Павлом Нащокиным и создателем русского музыкального языка – Михаилом Глинкой – в Благородном пансионе при Главном педагогическом институте (выпускники которого получали чины от XIV до X  в табели о рангах, что явно ниже в сравнении с Царскосельским лицеем, где получить по окончании чин ниже X класса даже при полном, безоговорочном и заведомом разгильдяйстве было физически невозможно), а Кюхельбекер преподавал там, наряду с лицейскими учителями – двумя Александрами Александровской эпохи: Куницыным и Галичем.

Вообще Соболевский был человеком ста друзей (от Лермонтова с Гоголем до Мериме с Иваном Сергеевичем Тургеневым и автором "Анны Карениной"), в нем сходилась эпоха. Во-первых, в силу фантастической общительности и блестящего остроумия – ему принадлежат многочисленные эпиграммы, знаменитый термин "архивные юноши" (одним из которых был и он сам); мыслил он резво, свежо и афористично. А во-вторых, был Сергей Александрович прирожденным посредником, медиатором и переговорщиком.

Middleman, – еще говорят англичане, и всё это о человеке, который может спокойно и эффективно разрулить любой вопрос, разрубить невероятно запутанный узел и примирить тех, кто поклялся ненавидеть друг друга до смерти и еще как минимум лет сто после.

Помните, в фильме Квентина Тарантино "Криминальное чтиво" "чистильщика" мистера Вульфа (фамилия вполне соответствует окружению Пушкина), который срочно приезжает к главным героям – Джулсу и Винсенту, – чтобы разобраться в течение часа с абсолютно тупиковой, безвыходной ситуацией? Так вот таким чистильщиком, "антикризисным менеджером", и был, в свободное от библиофильства время, Соболевский.

Но 15 июля – это еще и день слухов о Пушкине: в середине июля 1823 года Пушкин пропал, и по всей Руси великой проходит слух о том, что поэт застрелился. Всяк сущий в ней (в Руси) язык повторял эту трагическую нелепость, будучи не в состоянии по-другому объяснить выпадение из социума национального гения, а идея о захвате пропавшего человека инопланетянами пока еще не была взята на вооружение лидерами мнений.

Пушкин же в течение трех дней беззаботно кутил с моряками в Одесском порту, покинув на это время настырный, длиннорукий социум.

А предыдущий слух, видимо – самый популярный слух о Пушкине, взбесивший его до мозга костей, – был связан с Федором Толстым-Американцем, – а это как раз и выводит нас на посредничество Сергея Соболевского.

Как известно, Пушкин публично уличил Толстого-Американца в передергивании карт. Причем само по себе передергивание карт не считалось в то время страшным преступлением (надо быть внимательным, играя), но вот если тебя уличали в этом прилюдно – это уже серьезная история. Толстой спокойно отвечает Пушкину – да, я передергиваю и не люблю, когда мне этим тычут в нос. И через некоторое время распускает слух о том, что Пушкина выпороли в канцелярии III отделения. "Мстя" его неприятная и очень-очень меткая, одно слово – стрелок.

Слух о позорной порке как всегда мгновенно – как будто уже изобретен и проведен Интернет и мобильная связь – проходит по всей Руси. Пушкин в бешенстве, в нем разгорается желанье нетерпеливою душой вызвать Американца на смертельную дуэль. И только благодаря императору желание гасится, точнее – переводится в режим ожидания: поэт отправляется в южную ссылку командировочного типа.

Федор Толстой – выдающийся стрелок эпохи, жаль, тогда еще не проводились Олимпийские игры, лишь Оксфорд с Кэмбриджем начали соревноваться в лодочных гонках (первая такая регата произошла на Темзе через три года после примирения Пушкина и Толстого-Американца). Среди будничных упражнений Американца по наращиванию меткости значилось попадание с двадцати шагов в середину карточного туза, а среди праздничных (уже в серьезном возрасте) – с тех же шагов – в каблук поставленной на стол супруги, цыганки Дуни. Просьба к читателям – не повторять в домашних условиях радикальный тренинг двоюродного дяди (по отцу) автора "Анны Карениной" - ни будничный, ни, тем более, праздничный.

Русский дух не получил бы целого "Евгения Онегина", сказок, "Медного Всадника" и Каменноостровского цикла, если бы за дело мира не взялся мистер Соболевский…

В Кишиневе Пушкин упражняется в стрельбе. Упражняется и в дуэлях: разругавшись в кишиневском казино с полковником Семеном Старовым – Пушкин  требовал от оркестрантов мазурку, тогда как полковник – кадриль, и это оказалось серьезнее, чем противоборство западничества и славянофильства, – оба уперлись рогом и стрелялись насмерть, чудом оставшись в живых из-за свирепой метели. Но Американец бы попал в любую метель – и Пушкин в Михайловском ежедневно стреляет по утрам с крыльца и ходит на прогулки с трехкилограммовой тростью, чтобы в момент решающего выстрела не дрогнула рука.

И вот он в Москве – чтобы тепло и доверительно побеседовать с Главным по державе. Николай I был хорошим вербовщиком и приличным менеджером: после разговора, он, как бы невзначай, говорит в Кремлевской, точнее, Зимнедворцовой администрации, что только что беседовал с умнейшим человеком империи. Для чего говорит? Чтобы свежий слух пошел по всей Руси великой. И слух пошел. И Пушкин был доволен. Приятно в одночасье стать Умнейшим: мужики-то не знали, теперь осведомлены. И получается вот что: предыдущий правитель – Пушкина в ссылку упек, а нынешний Умнейшим назвал. Так какой царь лучше?

Ну, а теперь можно решить и вопрос чести – Американец как раз жил в златоглавой и к поединкам был готов в любое время суток. Пушкин встречает Соболевского в доме своего дяди, Василия Львовича, и назначает секундантом смертельной дуэли.

Отвези, Серёга (Соболевский был на 3 года младше), вызов проходимцу.

Пушкин не предполагал, что берет в секунданты главного медиатора эпохи. Не успел поэт свыкнуться со статусом Умнейшего, как уже пил за дружбу со своим бывшим смертельным врагом, Федором Толстым-Американцем: Соболевский разруливал быстро, волшебно, эффективно. Через пару лет  Американец познакомит Пушкина с семейством Гончаровых, передаст по просьбе поэта первое письмо будущей теще с предложением о женитьбе и будет пить на свадьбе за счастье молодых.

Правда, не совсем понятно – что это (устройство свадьбы с Натальей Гончаровой) со стороны Толстого: благо или завуалированный выстрел до барьера.

Примерно в это же время – время примирения Пушкина с Толстым, время, когда Соболевский, судя по агентурному донесению III отделения, "возил поэта по трактирам, поил и кормил за свой счёт", и когда Пушкин в доме Соболевского впервые публично прочитал "Бориса Годунова", –  происходит событие, оставшееся в тени звонких исторических дат, не говоря уж о красных датах календаря.

А зря.

Пару слов об этих красных датах. В  России, к примеру, 23 марта празднуется всемирный день метеорологии. Ничуть не принижая значения гидро-метеорологической службы, почему бы все-таки этот день не сделать всероссийским выходным в честь первого выхода в печать "Евгения Онегина"? С обязательным вывешиванием государственных флагов, с балами, дискотеками и шикарным вечерним салютом во всех городах и деревнях России?

А 11 января сделать выходным днем в честь дня Дружбы (все равно ведь до середины января страна толком не работает), отмечая приезд Ивана Пущина в заваленное снегом Михайловское к ссыльному Пушкину – друзья виделись последний раз в жизни, – отмечать так же: с флагами, многолюдными шествиями "За сердечность встреч!" и салютом… Кто знает – может, и наша жизнь наладилась бы сама собой, были бы такие праздники.

Итак, речь идет о 19 мая 1827 года. В сознании людей с советским стажем, 19 мая – это день пионерской организации, канувшей в своем привычном масштабе в Лету после приостановки развитого социализма (до лучших времен). Но дата 19 мая может и должна стать всероссийским праздником – Днем русской отвальной. Судите сами:

Пушкин, полгода находившийся в Москве (отлучившись на полтора месяца, чтобы  похоронить себя поздней осенью 1826 года в деревне), объявляет в середине мая 1827 года о том, что пришла пора ехать в Петербург. И пошло-поехало:

15 мая – серьезный прощальный завтрак у Михаила Погодина с шампанским, вином, наливками и написанными по ходу застолья эпиграммами;

16 мая – прощальный обед у Ушаковых с шампанским, после которого в альбоме Екатерины Ушаковой появляются строки с радикальным вариантом развития жизни:

В этот же день – вечеринка у Николая Полевого, со всеми необходимыми параметрами веселья и новой эпиграммой – написанной совместно с Баратынским;

17 мая – десятки прощальных заездов – на часок-другой – что кому передать и выпить шампанское за то, чтобы трясло в этот раз не так, как в прошлый;

18 мая – крепкий такой, хороший междусобойчик с Баратынским;

Наконец, 19 мая. Тяжелая прощальная вечеринка на даче у Соболевского перед самым отъездом. Первая русская отвальная в широком смысле этого слова. Пушкину было некогда; он появился на своей прощальной вечеринке, когда она уже была в самом разгаре, и вскоре умчался, но, в принципе, его личное присутствие особо и не требовалось – такова традиционная русская отвальная. Собравшимся было хорошо и весело как с реальным Пушкиным, так и с виртуальным.

Вот она, родина наших отвальных: 19 мая, дача Сергея Соболевского.

А за полгода до этого исторического события, путешествуя из Москвы в Михайловское, Пушкин пишет Соболевскому письмо со знаменитой стихотворной инструкцией – где что поесть на хайвэе Москва-Петербург (Соболевский был большим гурманом – любил и вкусно поесть, и шикарно угостить, а хайвэем была первая российская шоссейная дорога из битого щебня между двумя столицами). Это, безусловно, лучший гастрономический путеводитель всех времен и народов. Слова здесь тают в сознании, как во рту таяли пожарские котлеты. Строки легкие и вкусные, они сами по себе – как вино и хлеб: их можно пить, смаковать, ими можно заедать налетавшую по дороге грусть и, конечно же, их можно петь – Пушкин предлагал пропевать свой путеводитель. И в самом деле – строки поются:

 

Мелодия сама складывается:

 

Ровно через 10 лет (без пяти дней) после написания этого стихотворения Пушкин получает злополучное роковое анонимное письмо, и жить ему останется без малого три месяца. Слухи в России расползались с неимоверной быстротой и географическим охватом, жалили, как змеи в овсе, и совсем не вежливо.

С каждым днем ситуация вокруг Пушкина запутывалась в неразрубаемый узел. Единственным человеком, который имел шанс уладить дело – был Сергей Соболевский. Но судьбина забросила его в этот момент в Париж, а быструю мобильную и электронную связь еще не изобрели…

К слову о Париже: многословный французский эпиграф к "Евгению Онегину" может иметь отношение именно к Сергею Соболевскому, вот его перевод:

И все-таки – тщеславный, независимый, остроумный, весьма циничный, одетый "как куколка" и проводящий  на своем лице самым актуальным набором английских пилок и ножниц ежедневные пластические операции, - Соболевский был все-таки другим. Евгений Онегин ни при каких обстоятельствах не стал бы всю жизнь собирать ценнейшую библиотеку – щедро, настойчиво и  методично.

Последние 20 лет Соболевский жил в Москве и умер в год, когда на этот свет появился другой антикризисный менеджер, гораздо более радикальный – попытавшийся до основания "прочистить" этот безумный мир.  

 

Подписывайтесь на ютьюб-канал "Лекции Сергея Сурина"!

Выложены циклы лекций: "Царскосельский лицей – знакомый и неведомый" и "Грибоедов: практика срединного пути". Готовится цикл "Михаил Лермонтов: повседневная практика роковых случайностей".