Валентин Катаев был в списке самых почётных на полках советских детских библиотек. Фильмы и спектакли по его произведениям были естественной и органичной частью советской культуры. Лауреат Государственной премии, Герой Социалистического труда, трижды кавалер ордена Ленина, кавалер ордена "Знак Почёта" – все эти регалии принадлежали беллетристу и драматургу Валентину Петровичу Катаеву. Но тёмное двусмысленное облако неизменно заслоняло ослепительные лучи всенародной славы и признания.
Он был начитанный мальчик, Валя Катаев, родившийся "в Одессе пыльной" 28 января 1897 года. В дружной интеллигентной семье, где папа, Пётр Васильевич, преподаватель в духовном училище, и мама, Евгения Ивановна, глубоко образованные люди, слыли владельцами одной из самых обширных домашних библиотек. А город Одесса тогда был городом непростым, там каждый второй — поэт, и стихи, как каштаны, нависают над каждой улицей, и шепчут, и поют, и кричат. Вот и "книжный" гимназист Валя, начавший писать стихи в 9 лет, десяти лет уже бегал по одесским редакциям, пытаясь их пристроить.
"Женька!" - орал он младшему брату. "Айда в редакцию, а то одному страшно!.." Валя мучил чтением своих ранних творений всех окружающих — от домашних и гимназистов до педагогов и биндюжников. Кто знает, возможно, до Уточкина (известного авиатора) и Мишки Япончика он тоже добрался…
Но вот - случилось! В "Одесском вестнике" в 1910 году было напечатано стихотворение настырного отрока с "наиоригинальнейшим" для дебютанта названием "Осень". Как порадовалась бы мама раннему успеху литературоцентричного сына! Но, увы, Пётр Васильевич лишился жены, а дети матери несколько лет назад. Ранняя смерть Евгении Ивановны от пневмонии оставила боль на всю жизнь обоим братьям.
Что дальше? То же, что у всех чувствительных одесских юношей: желание и предчувствие литературной славы в сени акаций под шум Чёрного моря. Ранняя богемная жизнь на чудесных дачах знаменитых станций Большого Фонтана, прогулки литературной компанией от воспетого Куприным "Гамбринуса" до Малой Арнаутской.
Первая любовь тем более порождает стихи без конца. Катаев дружит с такими же алчущими признания поэтами - Юрием Олешей, Эдуардом Багрицким. Да! Валентину удалось втереться в доверие и ученичество к великому и настоящему, то есть состоявшемуся поэту – самому Ивану Алексеевичу Бунину. В итоге общения с последним молодой нахал "поимел-таки кучку советов за жизнь и как правильно сочинять слова..."
Впрочем, "втираться в доверие" - это не Катаева стиль. Он был или старался быть аристократическим юношей.
В. Катаев в молодости
И вот, как будто специально, чтобы омрачить жизнь этого юноши, как и миллионов других, в 1914 году началась война. И пошли другие ямбы и хореи.
Для семнадцатилетнего Катаева длительная баталия протекала по особой логике. Вольноопределяющийся артиллерист. Командир орудия. Два "Георгия" и "Святая Анна" на мундире поручика - дослужился. Два ранения и отравление ипритом. Самый цимес – служба на деникинском бронепоезде в рядах Белой армии. Тиф вместо послеобеденного ликёра. Служба в рядах Красной армии. И сомнамбулический отдых во внутренней тюрьме ЧК за службу в рядах империалистической армии.
Валентин чудом избежал расстрела: один из "продвинутых "чекистов" узнал в нём поэта с прежних гимназических вечеров, и господина поручика пощадили. Чудо, чудо, чудо! Но – не надо никаких чудес! Надо выжить! Вот стратегия. Любой ценой. Надо выживать, настёгивая лошадку культуры, которая тебя ещё носит.
Красные победили. Значит, и лошадка красная, и стихи красные. Победители любят дела, значит, дела будут красные. Значит, прочь из Одессы, от тяжёлой памяти о ЧК. Не было ничего этого!
"Я уже в Харькове, печатаюсь в красных газетах и журналах "Червонный шлях" и "Прапор". Я уже в поезде Харьков — Москва заключаю пари с Н. Мандельштам, кто первым покорит Московский Красный Парнас. ...Кстати, пари не состоялось, Н. Мандельштам никакие парнасы покорять не собиралась, а вот грубо послала - это случилось. Дура, как и муж её малахольный, хоть и гениальный… Не жильцы они по этой планиде, ох, не пофартит таким", - не без цинизма записывает Катаев.
Дела множатся. Катаев уже сотрудник железнодорожной газеты "Гудок" - с чего- то ведь надо начинать"!.. Пишет стихи, фельетоны, статьи, рецензии. Начинает сатирическую пьесу "Растратчики" (она пойдёт через некоторое время в МХТ!). "Высвистывает" в "Гудок" из Одессы свою "кавалерию": брата Евгения с Ильей Файнзильбергом (Ильфом) - они напишут вскоре по его идее бестселлер о бриллиантах в мебели, - Багрицкого, Олешу, Исаака Бабеля. Дружится с Сергеем Есениным, Демьяном Бедным, Юрием Слёзкиным, Михаилом Булгаковым. Николай Асеев представил его Брикам и Маяковскому. Кто на очереди еще у молодого Вали Катаева? Луначарский, Мейерхольд, Бубнов, Блюмкин, Керженцев… О, с этими надо поосторожней!.. Быть вездесущим, но неуловимым, - вот ещё нюанс стратегии.
Это он, Катаев, перетащил в Москву в 1920-х годах лучшие одесские перья! Это он не дал прозябать на дешёвой провинциальной бумаге стихам Эдуарда Багрицкого, Веры Инбер, виртуозным пассажам Юрия Олеши, Ильи Ильфа и прочих, породив целое течение в отечественной литературе, окрещённое литературоведами "Малороссийская проза".
Он один из зачинателей новой детской и юношеской литературы. Валентин Петрович Катаев был вдохновителем и создателем журнала "Юность", младшей сестры "Нового мира" Твардовского, уже на излёте "оттепели". Он дал жизнь в официальной литературе десяткам молодых дарований! И, наконец, он, с риском для собственной писательской и человеческой шкуры, заступался за Бабеля и Зощенко, Мандельштама и Пастернака! Так откуда же неоднозначная гримаса при упоминании благозвучной фамилии Катаев? Присмотримся.
В сущности, в 1920-30-е годы его судьба, карьера, биография уже были определены. Как и стратегия. Оставалось теперь следовать тактическим схемам и рисункам. Литературные произведения - написание, публикация, отклики, тиражи, - зачастую и становятся этими схемами, определяют очертания дальнейших событий. Всё, что последовало потом в жизни Катаева, было предначертано с момента соприкосновения его ботинка с московским вокзальным перроном.
Была тетралогия "Волны Чёрного моря", в которой самый романтический и интересный – начальный роман "Белеет парус одинокий". Дальше – по нисходящей, как в других революционных эпопеях - "Хождении по мукам" или "Юности Максима".
Большая страна. Большие дела. Большие формы. "Сын полка". Школьная программа сначала диктовала, что требуется новенького написать. Потом отбирала и присваивала. Вот такой полный самодостаточный стратегический цикл. Но были и отклонения - не напечатанная в своё время повесть "Уже написан Вертер". Самим строем и талантливостью опровергавшие написанное ранее "Записки о Гражданской войне". Писательская исповедь "Алмазный мой венец". Иногда приходит лукавая мысль: может, Катаев хотел "побороться" с Хемингуэем, возразить на его парижский "Праздник, который всегда с тобой"? А может, с Эренбургом, написав свои "Люди, годы, жизнь"?..
Можно, конечно, не соглашаться с тем, что Катаев выработал собственную стратегию – мол, просто выживал как мог, зарабатывал как умел. А умел неплохо, ибо был умён, талантлив, по-своему " шикарен", с юмором, помогал друзьям, как мог. В долг давал безвозмездно… своим. В конце концов, прошёл три войны, получил настоящие ранения, выслужил почётные награды. Не трусил под неприятельским огнём. Не замечен в очевидных доносах.
Не лодырничал, создал больше 130-ти произведений для взрослых и детей. Не блудил, женских сердец не разбивал, несчастной безотцовщины не наплодил – был отличный семьянин. С алкоголем пребывал в равновесии (редкостное свойство для писателя, особенно советского!). Умудрился обойтись без психушек. И в партии состоял!
Всё это правда, и невозможно не согласиться с ее рациональностью.
Но чей-то хорошо знакомый литературный портрет с чистой и ясной улыбкой выглядывает из-за плеча автора "Цветика-семицветика".
"И если спросят – кто тебе, Ноздрёв, дороже, Чичиков, или отец родной? От сердца скажу - конечно, брат Чичиков!" Да, уважаемый Валентин Петрович! Всю свою жизнь вы "строили себе шинель". И делали это с удовольствием! Не оттого ли так ядовита сентенция желчного собрата по перу Олега Волкова (на желчность он имел право, пять раз подряд пройдя лагеря): "В среде советских литераторов, где трудно выделиться угодничеством и изъявлениями преданности партии, Катаев всё же превзошёл своих коллег"?
Ваша одесская фелюга маневрировала, но "генеральному курсу" (линии партии) никогда не изменяла рискованными галсами. А помните свой девиз: "Не хочу неприятностей… Лишь бы не рассердить начальство". Так ли уж он страшен? Другие литературные функционеры строили себе дворцы в прямом и переносном смысле, ублажали свою утробу, шагали по головам, если не по трупам (Блюм, Киршон, Фадеев, Ермилов, список можно продолжать). Но почему столько гадких слов именно по вашу честь?
Есть догадка, подтверждённая современниками. Вы "шинель построили" безукоризненно, и очень качественную. Вам циничная игра с "хозяевами страны" удалась, а другим нет. Вот они и завидуют. А третьи вовсе на заигрывания с властью не были способны. Ну и что? Ну и бог с ними. "Не пропадать же из-за этого котлетам де-воляй?"- как сказал ваш коллега по "Гудку", гениальный, но неуравновешенный Михаил Булгаков.
Правда, "Мастера и Маргариты" Вам, оказалось, всё-таки не написать. И "Зависти", как бывший ваш самый близкий друг, Юрий Олеша тоже. И драму "Самоубийца", на которую осмелился ненавидимый и гонимый вами Николай Эрдман - не написать.
Вы были величайший честолюбец и зависти не чурались. Литературу вы, как и Алексей Николаевич Толстой, "красный граф", рационально использовали. Она для вас являлась удобным инструментом. Советская литература своим фаворитам давала деньги и титулы, относительную неприкосновенность и сознание собственной значимости. А Литература с большой буквы мстила за компромисс и рассудочные реверансы. Это бесило вас как художника, но иначе вы уже не могли. Да, наверное, и не хотели. Потому что всё имеет свою цену. И сознательно выбранный вами курс – пойти безоговорочно в услужение к "победителям" - обошёлся недёшево. Дурная слава у потомков, загубленный талант (впрочем, не до конца загубленный - "Уже написан Вертер", некоторые куски из " Травы забвения"и "Венца" исключительно удачны). Но вы были "сыном полка", а полком командовали жестокие и могущественные командиры. Вы учились служить честно, без подлога. А верить или не верить в правоту родительского ремня - дело глубоко личное. Катаев был очень умным человеком и недюжинного размаха!
К семидесяти годам он начал уставать. Перенёс тяжелейшую операцию. Ему осточертело редакторство, "молодые силы", рядящиеся в постмодернистские одежды, к которым он, категорический "нарративщик" и "импрессионист", охладел ещё в тридцатые годы. Ему хватило Джойса и Кафки…
Он дожил до хаотичной эпохи "горбазма" (определение И. Бродского). И на 90-ом году жизни, 12 апреля 1986 года, почил в бозе. От инсульта, как и положено человеку умственного труда такого масштаба. Его необоримая стратегия выживания вопреки всему не сработала перед лицом смерти.
Валентин Катаев покоится на Новодевичьем кладбище вместе с женой Эстер. И тут кончается стратегия и тактика, и существует только литература. Слова. Слова. Слова.
