Михаил Васильевич, Вы достаточно поздно начали сниматься. Не жалеете о несыгранных ролях?
В какой-то момент я сам для себя придумал такой образ: каждый человек рождается с ключом в руках, а где-то есть дверь, которую надо найти среди тысяч других. Можно взломать чужую, можно стучаться в закрытые или никогда никуда так и не попасть. Но чем быстрее найдешь свою, подходящую к ключу, тем легче тебе будет жить. Хоть расшибись, но никогда не станешь кем-то кроме себя. Несколько лет назад режиссёр Актан Арым Кубат пригласил меня сниматься в фильме “Рай для мамы”, и пока работали, я всё спрашивал, почему он выбрал меня. Он ответил: “Ты меньше всех похож на артиста”.
Долгие годы жил исключительно сценой. И так сложилось, что поначалу к кино относился потребительски. Например, часто работал на Киностудии им. Горького - там больше платили. Тогда считалось, если в фильме участвуют дети или животные, то выработка уменьшалась, а количество съёмочных дней увеличивалось. И получалось, раз это студия детских и юношеских фильмов, то даже если в картине детей и животных нет, при тех же условиях работы получаешь гонорар едва ли не на треть больше. Вот и зарабатывал в кино.
В свое время сглупил и отказался сниматься у Дмитрия Месхиева в “Гамбринусе”. Он меня уговаривал, а я ни в какую. Провалил пробы у Алексея Германа-старшего в картине “Мой друг Иван Лапшин”. Всё из-за моего “идиотского” характера - не могу не сдержать слова, коли дал. Накануне в театре “Современник” мы сыграли сотый спектакль “НЛО” и с размахом отметили “юбилей”. Утром, нет, чтобы найти какой-нибудь предлог и перенести пробы. Я же пообещал! Заявился с похмелья и ничего толкового не смог показать.
Словом, по отношению к кино я был неправ и со временем это понял, хорошо, что оно не отвернулось от меня.
Если посмотреть фильмографию Михаила Жигалова, то в ней не счесть ролей маргинальных элементов, и эти характеры всегда получаются отменно!
Да, одно время я играл исключительно гадов. Но это не оттого, что рвался играть отрицательные роли, просто так складывалось. Хотя, отрицательный герой более интересен для актёра с точки зрения драматургии. Какие краски можно найти для образа! Тот же Сударь в фильме “Петровка, 38”.
Во время подготовки к съёмкам мы с Жорой Юматовым специально пошли в Соловьёвку на Шаболовке (Специализированная психоневрологическая больница имени З.П. Соловьёва. – Прим.ред.). Юматов просил для роли полковника Садчикова научить его “правильно” заикаться, только всё шутил, чтобы фильм не стал двухсерийным.
У меня задача была сложнее. Сударь по сюжету наркоман, и многие зрители помнят его истерию на допросе: “Дайте марафету! Ну, дайте один укольчик!”. Конечно, в те годы, а это был конец 70-х, я ничего про наркоманию не знал, вот и стал допытываться у врачей. Они поначалу открещивались, говорили, что наркоманов у нас нет, разве что единичные случаи, но я был настойчив. Приходил в клинику несколько раз, и когда медики поняли, что не ради забавы, рассказали очень много.
Как плотину прорвало, ведь об этой проблеме тогда нельзя было говорить, а им хотелось поделиться. Каких историй я только не услышал! Мне даже разрешили пообщаться с некоторыми пациентами. И Сударя подсказали именно они: в момент ломки зависимый человек способен на всё. Может плакать, умолять, просить, а в следующее мгновение задушить тебя, если это даст возможность получить искомое. У него одна цель – любыми средствами. Любыми!
Фото: Вокруг ТВ
Кстати, как-то были на гастролях в Бразилии, так нас местные сразу предупредили, чтобы всегда при себе иметь какую-то мелочь, долларов пять-десять. Потому что, если подойдет наркоман и ничего не получит, то может убить. После выхода фильма “Петровка, 38”, мне позвонил один из врачей-консультантов и сказал: “Сыграно физиологически достоверно”. Сухая по форме, но такая емкая по сути оценка моей работы!
Ничуть не меньше было и персонажей в погонах…
В какой-то момент понял, что достаточно с меня военных. Не хочу. Озвучил принятое решение своему агенту и давнему другу Татьяне Анатольевне Вороновой. Даже дал слово супруге! Уехал на съёмки, а жене – Татьяне Сергеевне – звонит Воронова, и говорит, что прислали сценарий, в котором мне предлагается роль… генерала. Татьяна моя в недоумении, как так, ведь договорились. А Воронова в ответ: “Это не просто генерал, это Василий Маргелов и история его жизни”. Короче, две Татьяны взялись меня уговаривать. Только и уговаривать особо не пришлось, я сам был рад такому материалу. Но вы же понимаете, какой был риск с моей стороны. Колоссальный! Василий Филиппович для десантников не просто “Батя”. Командира можно назначить, или, так тоже в жизни бывает, он сам себя назначает, но настоящего командира выбирает солдат. “Войска дяди Васи”, что ещё добавить!
В работе над ролью все старались мне помочь, посоветовать, рассказать о Василии Филипповиче, за что я очень благодарен. Только в один прекрасный день понял, что если и дальше буду слушать, то фигура, которая в итоге вырастает, меня просто задавит. Очень трудно пришлось. Ведь к этому времени у меня появился “свой” Маргелов, как он был у каждого. И тогда я сказал: “Хватит”. Консультантом фильма был сын Маргелова – Александр, который, как мне показалось, обиделся на это, но я не мог ему объяснить, что иначе получится только хуже. В работе очень помогло то, что с режиссёром картины Олегом Штромом мы абсолютно доверяли друг другу, понимали всё с полуслова.
Фото: Кино-Театр.РУ Фильм “Десантный Батя” мы делали к столетию со дня рождения Василия Филипповича. Работали через “не могу”, жилы рвали, но успели к юбилею. Увы, три года картина оказалась никому нужна и “лежала на полке”! Как ни парадоксально, вынужден поблагодарить “пиратов”, которые растиражировали фильм до его официального выхода на экран. Мне звонили из разных городов мира, подходили на улице и благодарили, а я всё никак не мог понять, где же они его посмотрели.
Полагаю, особый след и не только в работе оставил персонаж подполковника из фильма “Афганский излом”?
Судьба у фильма получилась непростая, а ведь по сути, это единственная картина, в которой есть хотя бы тридцать процентов правды, что для художественного фильма очень много.
Это был совместный российско-итальянский проект. Снимали долго. Во время одной из экспедиций в Душанбе снайперской пулей убило администратора картины, который вопреки всем запретам вышел на балкон в гостинице. Работу спешно свернули, год пропал. На следующий год у исполнителя главной роли, итальянского актера Микеле Плачидо был другой контракт, и он не смог сниматься. Ещё год пропал. На третий поехали доснимать, но пока фильм вышел, стала другая страна, и ожидаемого резонанса не получилось.
Мало того, когда режиссёр Владимир Бортко смонтировал картину и привез её в Италию, то оказалось, что по контракту у российской стороны есть право только на прокат в варианте Бортко и практически только на территории России. А ведь параллельно снималась и делалась и телевизионная версия! Между тем итальянцы сами смонтировали и представили фильм на фестивалях, а также показали свою телеверсию. Поэтому то, что у нас иногда можно увидеть на экране ТВ - это прокатная картина Бортко, просто разрезанная на две части.
Когда работа была завершена, мы специально собирали воинов-афганцев - нам было интересно их мнение. Они одобрили, сказали, что фильм действительно правдив, но только предпочли бы забыть все ужасы войны. Прошел не один десяток лет, а время не рассудило. И теперь, как оказалось, в учебниках истории о событиях тех лет написано лишь несколько строк. Сегодня выжившие в той войне больше не хотят забывать: спустя четверть века они едут по местам боевых действий, чтобы вспомнить погибших друзей и почтить их память, а также лицом к лицу встретиться с теми, с кем довелось встречаться в бою.
Фото: GoldDisk Несколько лет назад ветераны-десантники отправились в Афганистан, чтобы сделать документальный фильм, и пригласили моего друга - журналиста, режиссера-документалиста Виктора Хоменко, а Витя позвал меня. По замыслу кинопроект “Афганистан. До востребования” должен состоять из трех частей. Пока сделано две, и остается верить, что хватит сил и средств, чтобы появился и третий фильм. Первую командировку я пропустил, поэтому помогал ребятам в Москве чем мог, а в следующие экспедиции уже был с ними.
Много где были, что видели. Кабул, Герат, Бамиан… В центре Кабула находится маленькое кладбище XIX века, на котором есть и несколько русских могил. Больше ста лет здесь никого уже не хоронят, но на внутренней стороне стены, которой обнесены все захоронения, установлены мемориальные доски в память о погибших бойцах из разных стран. И только имен наших соотечественников на них не было. А как русскому человеку поклониться, почтить память всех павших? Когда собирались в очередную экспедицию, то сами сделали первую мемориальную плиту, не разделяя на время и вероисповедание, осветили в храме на Ильинке. Помню, как вёз её в своем чемодане.
Однажды выехали на машине в Кабул. Торопимся, чтобы успеть через перевал, пока снегом не занесло, вдруг, минут через сорок пути, вынужденная остановка – поперек трассы стоит фура. С одной стороны дороги – скала, с другой – обрыв. Не объехать. Я сначала ничего не понял, но с нами были ребята, прошедшие Афган. Вижу, они напряглись, застыли. Я такой тишины не слышал никогда в жизни, и не могу сказать, сколько она длилась. Мысль была одна: “Всё. Засада. Живыми не выберемся”. Вдруг кто-то обратил внимание, что у фуры колесо в арыке у скалы застряло. Уф, отпустило. Оказалось, машину просто занесло…
Вот, что многие зрители наверняка посмотрели, так это сериал “Не родись красивой”…
Мой персонаж - Валерий Сергеевич Пушкарев - сложился почти сразу: суровый папа, бескомпромиссный вояка. По сюжету я, Ирина Муравьева и Нелли Уварова играли семью. Что такое семья? Это общее прошлое, которое у нас реально было. Мы с Ириной с одного курса, а с Нелли вместе работали в спектакле “Три сестры”, так что проблем сыграть отца и дочь не возникло. Меня и Муравьеву вообще “купили”, чтобы получить согласие на съёмки в проекте (смеется). Позвонили с предложением роли и говорят, что Муравьева согласна. Ну, с Иркой мне всегда работать одно удовольствие. Конечно, и я согласился! Как потом оказалось, Муравьевой, когда звонили, сказали, что я уже дал добро, хотя ещё и разговора такого не было.
Нам было удобно и легко работать вместе. При этом на зарубежных проектах есть свои сложности. Мы резко отличаемся от запада тем, что у них актёр обязан чётко следовать сценарию, который выверен до запятой, и ты не имеешь права даже пару слов местами поменять. Особенно в утреннюю смену, когда на площадке нет никого, кто может принять решение и дать “добро”. Проверяющие из Колумбии и компании Sony Pictures Entertainment внимательно следили за всем, что происходит: и ни-ни, хоть на йоту нельзя отступить от текста.
Дают сценарий, читаю и понимаю, что это просто невозможно озвучить. Не выдерживаю: “Снимайте, буду играть так, как считаю нужным, а потом сами разберётесь”. И так раз за разом. Ну, покажите мне, кто эти тексты пишет! Знакомство со сценарной группой состоялось только на финальном банкете, когда проект был завершён. Начал было их укорять, а они в ответ: “Михаил Васильевич, ну, Вам-то грех жаловаться: другим актерам доставалось за вольницу в кадре, а Вас ведь никто не трогал, понимали, что правы”.
Столь же скрупулезно должны были следовать тексту и в фильме “Затерянный в Сибири”?
На этом проекте вся хитрость заключалась в том, что по условиям контракта – это совместная картина СССР и Великобритании, один из дублей мы были обязаны снимать на английском языке. Произношение никого не волновало, но это было необходимо, чтобы англичане потом могли переозвучить и вложить свой текст “в губы”.
Мой персонаж – главарь сук. Роль небольшая, и весь монолог сводился к тому, что оказавшись в воровском бараке, я выдаю яростную тираду начальнику лагеря. Всего-то несколько предложений. Выучить я их выучил и в спокойном состоянии легко проговаривал. Только по сюжету обстановка накаляется с каждой секундой. Ситуация взята из жизни, это не придуманный сценарный ход: когда вместе сводили ссученных и воров, начиналась кровавая резня. Вопрос жизни и смерти, какое тут может быть спокойствие. Начинаем снимать, завожусь, а в итоге говорю три слова по-английски, а дальше, непроизвольно, перехожу на русскую ненормативную лексику. Раз дубль, два дубль… Режиссёр Александр Митта доволен: “Мне нравится, но надо что-то делать”. В итоге напротив меня поставили камеру - снимаем крупный план, рядом переводчик, который кричит мне английские слова. И я продержался… пять слов! А потом опять начал крыть “по матушке”. Александр Наумович засмеялся, махнул рукой, мол, оставляем так.
То есть роль, как говорится, “прошла через нерв”?
В этом случае, образно, да, а вот реально роль шла через нерв в “Петровке, 38”. Если присмотреться, в сцене допроса у меня дергается лицо. Это не игра. К этому моменту я настолько был уже болен. Правосторонний гемиспазм лицевого нерва, то есть неконтролируемые судороги. Тогда, для роли Сударя болезнь удачно “сыграла” в кадре. Оператор Игорь Клебанов сам предложил не спешить, а дождаться начала судорог и только потом снимать. Но что дальше? Как и почему приключилась болезнь, никто не знает. Началось с небольшого подёргивания века, потом больше и больше. Я прошёл всевозможных врачей и массу обследований, лекарства принимал в таком количестве, что буквально двоилось в глазах, а ничего не помогало.
Помню, один из профессоров, почитав историю болезни, сказал: “Ну, что, голубчик, с одной стороны выходит, Вы - симулянт. Но по факту, всё не так безоблачно. Впрочем, у восьмидесяти процентов людей что-нибудь дёргается, и они прекрасно себе живут. Я бы с Вами даже разговаривать не стал, но ваша профессия обязывает “держать лицо”. Скажу честно, я не знаю, что с Вами делать”. Так что приговор был таков: в лучшем случае удастся остановить болезнь на данной стадии, в худшем - будет прогрессировать. При этом я ещё имел классический актерский набор болячек – хронический бронхит курильщика и две язвы. Тогда я был уверен, что впереди уже ничего хорошего быть не может. Потеря профессии, потеря здоровья, да и семьи фактически уже не было, оставался дома только из-за сына.
В какой-то момент появилась надежда на нетрадиционные методы лечения, обратился к тибетской медицине. Помогло, но недолго, да и покупать порошки приходилось из-под полы. Однажды совершенно случайно узнал о системе Порфирия Иванова. Она меня подкупила очень простыми правилами, первое из которых гласит: займи свое место в жизни, оно - свободно. И ещё тем, что он предлагал просто попробовать и посмотреть на результат, при этом не обязательно верить в то, что делаешь. Я очень удивился, так как всегда считал, что во многом результат даёт сочетание веры и действия. Терять было нечего, и в конце апреля первый раз попробовал обливание холодной водой. Потом стал практиковать хождение босиком и сухое голодание. Наверно, данная система не панацея, и я могу говорить только о своём опыте: язва отступила довольно быстро, а с лицом я даже не заметил, как и когда всё прошло.
Количеству и качеству Ваших ролей, как в театре, так и в кино можно только позавидовать, а ведь всего этого могло и не быть?
В юности увлекался театром, играл в самодеятельности в Доме пионеров, даже сами сняли любительский фильм со мной в главной роли. Картина была выставлена на фестиваль любительских фильмов, в жюри которого председательствовал Михаил Ромм. Михаил Ильич не просто отметил мою работу, а лично пригласил поступать к нему, когда через год-полтора будет очередной набор его курса. Я тогда не воспринял это всерьёз. Кто я и кто Ромм! Удивительно, но спустя полтора года, мне позвонил один из его педагогов и сказал, что предложение остаётся в силе, и меня действительно ждут на вступительных экзаменах. Это был очень сложный период в моей жизни, потому что выбора не было!
Почему?
В то время мой отец умирал от рака, и я просто не мог, не имел права сказать ему, что хочу быть актёром. Это убило бы его в ту же минуту! Папа был деревенский, из Самарской области, и категорически не признавал никакого другого дела в жизни, кроме как агроном или инженер. Он должен был увидеть, как его сын получит одну из этих профессий. Он сам в молодости учился в Тимирязевке (Российский аграрный университет имени К.А.Тимирязева. – Прим.ред.). Помню, всё допытывался у него, как же он сдал математику на вступительных экзаменах? Оказалось, все задачи решил пропорциями! Когда преподаватели это увидели, то никак не могли понять, что же им абитуриент такое понаписал. Но ведь решил правильно! И его зачислили. Правда, недоучился - на последнем курсе был комсомольский набор, по которому отец попал на службу в органы госбезопасности. Дослужился до полковника КГБ, только, менталитет у него не поменялся. И ни истфак, куда я подумывал поступать, потому что увлекался историей, ни театральный “не катили”.
Поскольку при такой постановке вопроса мне было всё равно куда, то в первый год я, исходя из территориального признака, пошёл в Менделеевский институт, который был рядом с домом. Меня “зарубили” на последнем экзамене, и “зарубили” не потому что плохо написал, а потому что “проталкивали” своих. Потом, когда всё вскрылось, был большой скандал в ВУЗе, и тех, кто прошёл “по блату” отчислили, а таких как я - приняли, надо было только вовремя принести документы, а я узнал об этом лишь через год. И, слава Богу!
Тем не менее, у Вас дипломе черным по белому написано “инженер-механик химических производств”…
После провала в “Менделеевке” у меня началась вольготная жизнь: с моим школьным другом Сашкой Васиным отдыхали с утра до вечера. Благо с деньгами проблем не было – родители, которые в тот момент вместе с моей сестрой были в командировке в Чехословакии, присылали. Сначала с ними был и я, но папа, заметив следы “тлетворного влияния Запада”, отправил меня в Москву, к бабушке, Анне Яковлевне.
Знаете, долгие годы не задумывался, но, когда пришли “девяностые” и вокруг все твердили “ужас, на улицу выйти страшно”, я стал вспоминать послевоенное время. Мы жили в центре Москвы, на 4-й Тверской-Ямской улице. Трехэтажный дом, черный ход, печка, из удобств – туалет и раковина с холодной водой на кухне. Из нашего двора половина ребят точно отсидели. Вот тогда был ужас. У нас, например, участкового насмерть забили! И это ещё было тихо, потому что 4-я Тверская считалась нейтральной улицей, а вот 2-я и 5-я, когда сходились стенка на стенку, то в ход шли и ножи, и стволы, и колы. До сих пор со стыдом вспоминаю такой эпизод. В подворотне стоит один из наших: кепочка с маленьким козырьком, бобриковое пальто, прохоря с голенищами в гармошечку. Идёт обычный прохожий в шляпе, очках. Наш ему: “Эй, дядя, поди сюда!”. Мужчина, ничего не подозревая, подходит, а парень ни за что, ни про что, как врежет наотмашь ему по лицу. Просто так… И я вроде как интеллигентный мальчик с таким упоением потом рассказывал ребятам, как попало “шляпе”.
Продолжали мы с Сашкой гулять, а бабушка меня покрывала и в ответ на грозные родительские письма не “сдала”. Но понятно, что со мной надо было что-то делать. И как-то так сошлось, что она посетовала соседке на непутевого внука, а та в ответ предложила посодействовать с моим трудоустройством. А меня легко “развести “на слабо”. После очередного загула, бабушка рассердилась и спросила: “Вот, ты такой-сякой, а работать на завод пойти слабо?”. Да не слабо! Утром проснулся, а особенность моего организма такова, что как бы я вечером не “гулял”, помню всё, а бабушка тут как тут. Ну что? Куда теперь денешься, помню, что пообещал. Вот я и оказался на Московском нефтемаслозаводе. Это была чистой воды каторга! Конвейер, работа по графику без учета выходных и праздников! По восемь часов в день таскал за проволочную ручку бидоны со смазкой – в память о том на всю жизнь на руках остались мозоли! Да ещё и ехать надо было в Ростокино. Не то что жить некогда было, выспаться толком не получалось. Приходил домой и полуживой падал от усталости. Какие друзья, какие гулянья?
Но такой уж характер: по мне лучше не берись, раз не можешь делать хорошо. Освоившись, начал “влезать” во все дела и даже стал секретарем комсомольской организации цеха! Позже поступил на подготовительные курсы Московского института химического машиностроения и перешёл на работу во Всесоюзный НИИ Химмаш. И завертелось! Молодой, перспективный, анкету просто в рамку вставляй, да на стенку вешай: отец – полковник КГБ, сам работал на заводе, секретарь цеха, инженер. Впереди брезжила длительная стажировка в Англию, и дальше только вверх по служебной лестнице – вплоть до заместителя начальника лаборатории.
И тут, как говорят киношники, наступил центральный поворотный пункт истории?
Пока я “горел”, учился и работал, всё до какого-то момента было интересно, а потом как отрезало. Ничего не хочу! На работе мои выкрутасы терпели, дескать, парень талантливый – перебесится. А я не знал, что делать. Последней каплей, переполнившей чашу терпения, стал разговор с одним из бывших сокурсников. Невероятно обаятельный и музыкальный парень, жизнь которого была определена и расписана на десятилетия вперед. А он вдруг заплакал: “Чем я занимаюсь? Если бы я мог…”. Смотрел на него и думал: “Ведь пройдет время, съезжу в Англию, напишу диссертацию, стану каким-нибудь начальником, а потом вот также сяду и заплачу, что мог бы быть артистом!”. Значит, надо пойти и попробовать. И пошёл, но при этом чётко просчитал, если не выйдет, то ещё успею запрыгнуть в последний вагон инженерного поезда. Запрыгивать не пришлось. Поступил сразу на второй курс в Учебную студию при Центральном детском театре, а по окончании меня единственного взяли в штат ЦДТ. Так и стал актёром (смеется).
Никогда не было сожаления, что инженерный поезд “уехал” без Вас?
Мозги-то ещё долго оставались “инженерные”, и я часто взвешивал “плюсы” и “минусы” профессии. Минусы, с точки зрения нормального человека, перевешивали. Что такое начинающий артист? Зарплата “три копейки”, занят с утра до ночи, режиссёры сплошь и рядом дают тебе понять, где твоё место.
Недаром говорят, что актёры как дети. Чем дольше ты сохраняешь возможность быть ребёнком и верить в происходящее, тем ты лучше. Надо мне играть какого-нибудь “тютькина”, которого я знать не знал, а я должен его полюбить, полюбить роль, чтобы зритель думал, будто я всю жизнь о ней мечтал. Вот тогда я профессионал! Но мы забываем, что дети не просто маленькие человечки, способные удивляться, нет, они бывают капризны, избалованны, могут предать за мороженое, врут... Так и актёры такие же. Мало того, актер – априори женская профессия, потому что прекрасный пол к лицедейству более приспособлен. Найдите мне возрастных актёров, кто бы сохранился по-настоящему мужиком. Очень мало!
Каждый человек имеет право на личную жизнь, на личное пространство, а мы нет – всегда на виду. Например, бежишь, опаздываешь, а происходит какая-то заминка, ну, и не сдержишься, скажешь крепкое словцо, а на тебя уже оборачиваются: “Вот, артист, а матом ругается”. Понимаю, что это входит в условие “игры”, и, слава Богу, ко мне зритель относится деликатно.
Ну, и где плюсы-то, в чём? В популярности, которой нет у инженера? Я работаю, потому что не могу не работать. Зритель – это просто одно из условий этой работы. Не было бы зрителей, играл бы и при пустом зале, потому очень люблю репетиции. Взвешивать все “за” и “против” я перестал после того, как прочитал у Станиславского, что актёр – это не профессия, а диагноз. И если у тебя нет этого диагноза, то нечего делать в профессии.
