"Работа и жизнь за границей – это фантастический опыт"

Я всегда хотела пожить заграницей для того чтобы изучать другую культуру. Уже семь лет провожу в англоязычной среде. Считаю, что работа и жизнь за границей – это неоценимый, фантастический опыт. Советую всем писателям если есть такая возможность расширить свой кругозор и пожить в других странах, мне кажется, что это невероятно стимулирует творчество.

 

Вдохновения хватает, но в России у меня особый вид вдохновения. Вдруг в языковой среде расцветает письмо на русском языке. И это радость. По поводу претензий, я смотрю на США как аутсайдер. И, хоть меня там и тепло приняли, и полюбили, у меня нет никакого желания становиться там “своей”, да это и невозможно. Я – иностранка! И хочу ею остаться. Мне нравится там пишущая, интеллектуальная среда. Она чрезвычайно насыщенная. Претензии можно выдвигать как квартирант, я же – все-таки исследователь. Есть огромное количество проблем, которые буквально раздирают эту страну. Расовое, гендерно-половое неравенство. С приходом Трампа эти проблемы обострились.

 

Я легко нашла язык со студентами. Американские студенты, видимо, отчасти постольку, поскольку колледж в США очень дорог, я бы сказала, неоправданно дорог, поражают меня своим трудолюбием, они готовы учиться круглые сутки. В то же время, круг того, что определяет образованного человека в Америке и в России, видимо, очень разнится. Как-то меня поразили и я, кажется, до сих пор не оправилась, тем, что в группе на тридцать человек ни один из студентов не знал Сартра. Я не хочу выступить здесь как какая-то брюзга, но трудно удержаться. Наверное, я так удивилась потому, что для меня, как и для многих моих друзей в Московском Государственном Университете Сартр был чем-то из джентельменского набора. Ну, можно было его и не читать, но уж фамилию-то все слышали. Но не у Сартра одного такая печальная судьба в Америке – там к тому, что там называют “континентальная философия”, многие относятся скептически. На мой взгляд, без всяких на то оснований. Мне же, напротив, передовая линия американской философии – аналитическая философия – кажется скучноватой, предсказуемой и где-то даже наивной. Но я знаю, у нас на кафедре ее тоже очень любят, по ней защищают диссертации – и это хорошо.

 

Мои курсы называются “Введение в культурную антропологию”, “Выразительная культура” и со следующего года мне добавили новый предмет “Культура и коммуникация”.

 

До сих пор считаю, что в Московском Государственном Университете самые лучшие в мире преподаватели. Когда я поступила на философский факультет в МГУ, мне было 16 лет и это было как поступить в Хогвартс (тогда, в 1996 году, еще не существовавший), или вот, как в НИИ ЧАВО Стругацких. Также у меня были прекрасные сокурсники.

 

Не знаю, в правильной ли я позиции, чтобы рассуждать о современном американском читателе. Да и о российском. Ведь я не издатель, не занимаюсь книжным бизнесом. Американский читатель знает меня по двум поэтическим книжкам - "Современный бестиарий" и "Святые роботы". Поэзию везде читают особенные люди. Их не так много в сравнении с читателями прозы. Многие из читателей стихов и сами поэты – сами пишут стихи. Поэты бесконечно опыляют друг друга. От американского читателя у меня впечатление, что он всеяден, активен, аналитичен. Тем не менее, и в Штатах рынок поэтических книг гораздо более скромный, чем рынок книг прозаических, будь то сюжетная проза или нонфикшн. Есть, конечно, и очень читаемые поэты, в том числе современные. Звезды от поэзии. В англоязычном мире это, например, поэтесса Ланг Лив и поэт Билли Коллиз. Их американский читатель знает и постоянно цитирует.

 

Разница конечно есть. Как человек, пишущий в эпоху повсеместности интернета, я заметила одно очень серьезное различие между российской (или, скорее, русскоязычной) и американской (или, скорее, англоязычной) аудиторией. Русскоязычный читатель настроен к письму гораздо более критически, чем англоязычный. Причем некритично критически. То ли это большая церемонность русской речи, которая страдает от слишком быстрого темпа интернет-общения. То ли еще что-то. Но российским поэтам, которых я читаю, пишут много нерассуждающей критики. Напротив, американцы много хвалят. Они рады поддержать писателя. Это я говорю уже на собственном опыте. Хоть английский мне и не родной, но таких волшебных отзывов, как на английском, я на русском сроду не читывала. Тот режим немедленной интеракции в сети, которой сейчас живут многие поэты по обе стороны океана, по моему опыту и наблюдению, гораздо более суров в России, чем в Америке. И это не только в поэзии. Не только в литературе. Но видно и на бытовых примерах. Причины этого, вероятно, комплексные. Они и культурные, и социо-экономические. Однако, хочу подчеркнуть, что все-таки и российский, и американский читатель очень отзывчивы по отношению к стихам. Люди любят стихи. Стихи - это цветы.

 

Впервые в моей писательской жизни я знаю точно, сколько копий продано той или иной английской книги, и с каждой аккуратно получаю роялти. Это, я должна сказать, ни с чем не сравнимое чувство: контроля над собственным текстом.

 

Надо сказать, что мои планы очень разнятся на двух языках. Я вот-вот закончу верстку, с дизайнером Паоло Тедеши, английской книжки полупрозы - полустихов под названием “Голограмма и фламинго, наложенные одна на другое”. Это своего рода эксперимент, книжка, написанная в блоге. Но если раньше блог составлялся из эпизодов в страничку, то теперь это скорее статусы фейсбука – короткие отрывки, которые тут же смываются в колесе, или в барабане, лавиной новых сообщений. Но я так раньше не писала, и поэтому я жду эту книжку.

 

У меня только что в издательстве “Выбор Романа Сенчина” на базе платформе “Ридеро” вышла книга – “Лондонский дневник”. Это бытописательская бессюжетная проза: наблюдения, описания ежедневного. Я дала ей жанровое определение – “вместо автоэтнографии”. Так как автоэтнография пишется антропологом, который показывает какую-то социальную проблему или коллизию через себя. А у меня, когда я писала “Лондонский дневник”, не было такой задачи – показать коллизию. Она сама сказалась. Эта коллизия – жизнь женщины, молодой матери. Эта жизнь бедна на события. И многие матери ее ведут. Необычного в моем материнстве было только то, что я прожила его в чужих землях – интересных, но все-таки чужих. Мне все время хотелось вырваться из круга ежедневных обязанностей, но возможности такой не было. Я думаю, многие матери, если они захотят посмотреть эту книгу, узнают в моей истории свою. Я думаю, об этом нужно писать.

 

И сейчас я работаю над двумя главными вещами. Одна на русском языке – это роман. Называется “Сны о России”. Это будет модернистский текст, составленный из калейдоскопических эпизодов. Я хочу в нем показать, как раз Америку: такую, какую мне посчастливилось наблюдать. А второй проект – на английском, и это, собственно, моя диссертация, посвященная “городам будущего” в Восточной Сибири: Братску и Аносово. Аносово возникло как поселок после того, как Братская ГЭС была построена и Ангара превратилась в Братское водохранилище. Об этом писал Валентин Распутин в проникнутой меланхолией и тоской по утраченному пасторальному миру, миру старой деревни, “Прощании с Матерой”.

 

Соглашусь, что пишущих людей стало намного больше чем раньше. Сегодня любой комментатор в соцсетях - писатель. И, на мой взгляд, это хорошо. Чем больше людей формулирует письменно свои мысли, тем богаче и интереснее контекст. Чем больше споров, тем лучше. Чем больше зафиксировано расхождений и сходств во взглядах, как политических, так и эстетических, тем "наговореннее" и живее среда.