Людмила Погорелова: "Мое творчество — творчество актрисы драматической"

Эту цитату вы взяли из очень-очень давнего интервью. После премьеры спектакля "Давай займемся сексом" у меня действительно была финальная резюмирующая сцена, которая подводила итог всему сказанному доселе. Это случайно, это так получилось… Но я не отрицаю, что в голове у режиссера Виктюка была такая точка, которая обозначалась "Погорелова Людмила". Он мог взять этот дым, этот воздух и вставить его в любое место. Здесь состояла сокровенная связь: он мог распоряжаться моими возможностями безгранично, а я в любой момент была готова вступить в игру.

 

 

Мое творчество — творчество актрисы драматической. Я не комедийная клоунесса. И первую половину жизни вообще была мрачным или депрессивным человеком, поэтому люблю играть драматические роли с уклоном в трагедию. На этом я как бы выросла… Но вторая половина жизни у меня более веселая, более светлая по внутреннему самочувствию. Поэтому "масенькие" могут быть легкими. Тем не менее мой вклад в драматизм обязательно будет в любом спектакле.

 

 

Вот, видите! Потому что с возрастом у человека развивается философский взгляд на мир, а очень многие вопросы отпадают, ведь не надо над ними долго грустить. Какие-то вещи становятся понятными и, самое главное, решаемыми.

 

В детстве ты часто этого не понимаешь, но болеешь какой-либо идеей. Я помню, что в пятом классе точно захотела стать актрисой. Не знаю, почему так. Мне папа из московских командировок привозил фотографии советских актеров из киосков Союзпечати, которые я собирала. Выписывали журнал "Экран", который рассматривала сутками… Во мне жила какая-то чертовщина, которая выводила на это желание, а кроме него ничего не было. Я стеснялась, но во мне жила абсолютная внутренняя убежденность, что стану актрисой. И для этого мне не надо ходить по драмкружкам. Если же просили прочитать стихи, то обязательно сбивалась на сцене. Был позор, но я на это не обращала внимания.

 

 

Даже в том, что я не осмеливалась пойти в драмкружок и выйти на сцену. То есть с пятого класса была уверена, что стану актрисой, но не предпринимала попытки туда дойти. Просто закончился десятый класс, я выучила басню, прозу, стихотворение и пошла в институт. Все рассказала и вышла, попав в мастерскую Резниковича, который впервые пришел уже на набранный курс. Он был потрясающим педагогом. Нами занимался очень серьезно и, конечно, давал систему классического театра с подробным разбором внутреннего мира. Очень долго мой сокурсник Олег Исаев по тому научению прописывал монологи своего персонажа.

 

 

Десять лет, и уже хотела уходить. Там постоянно менялись режиссеры, а я все время играла. У меня был один пунктик: я не могла подойти к доске и увидеть, что меня нет в распределении. Так, со временем этот пяточек я истоптала… Лишь спустя много лет ты понимаешь, что есть вещи, которые судьбоносны. Я приезжала в московский театр Васильева, где прошла первый тур двухгодичных курсов профессионалов, но увидела жуткую атмосферу молчания. В тот момент, когда я вернулась после отпуска в театр, приехал Виктюк…

 

Было потрясающе. Он приехал на постановку "Священные чудовища" к пятидесятилетию Ады Роговцевой, но ему требовалось набрать состав из пяти актеров. Тогда Виктюк сказал завлиту: "Давай, подгоняй их мне! Я не буду ходить и смотреть спектакли". Тот отвечает: "У меня есть актриса на молодую героиню". Виктюк ему говорит: "Сколько ей лет? Двадцать восемь? Нет, старая, не надо мне эту!". И завлит ему подгонял молодых, пока в конце не позвали меня. Виктюк положил передо мной пьесу, где была первая фраза: "Простите меня, мадам, я была сегодня вечером в зале". Вот, я начинаю читать: "Простите меня, мадам…". Он говорит: "Молодец, будешь работать!".

 

Ну, это Виктюк! Он же инопланетянин! Ему уже "приперло", и было все равно, кто же сыграет. Виктюк тогда был очень легким, потому что являлся безответственным. Нужно лишь произвести впечатление, сделать классный спектакль и уехать. Да чтоб все здесь разорвались от зависти или негодования: ему все равно! В этой легкости было его очарование, потому что Виктюк ни на кого не равнялся и существовал сам по себе… Когда же он приехал второй раз на спектакль "Уроки музыки", то говорил: "Ты будешь играть красивую маленькую роль, а большую роль некрасивой девочки сыграет другая актриса". На что я сразу сказала: "Вы вообще видели меня ненакрашенной?!". Так, я играла большую роль некрасивой, и ему было тоже все равно… Потом же он приехал на третий спектакль "Дама без камелий". Первая фраза от него: "Людася, у тебя маленькая роль, но с такими костюмами!". И у меня было десять мужских костюмов от белого до черного, где каждый свой выход я переодевалась и выходила под красивую музыку. Говорила фразу и уходила. Худсовет удивлялся: "А что она играет? Ну, объясните! Кажется, у нее главное — это переодеваться!". Виктюк отвечал: "Вы все правильно говорите". Большего количества поклонников, чем в "Даме без камелий", у меня там не было.

 

 

Люди ходили толпами, когда наступил девяностый год. Виктюк приехал и сказал, что у него появился свой театр. Все быстро начали собираться… Мы поехали в один день, помню, что начинался сезон. Исаев и я, оставив свои семьи. Еще год ездили и доигрывали спектакли. В "Священных чудовищах" нас некому было заменить, и их сняли. Это абсолютно авторский и индивидуальный спектакль…

 

 

Нет. Потому что есть вещи, которые тебя манят. Ты — актер, и за десять лет проработал с десятью, например, режиссерами. Однако приехало "чудо", которое одним жестом превращает тебя самого в чудо… Понимаешь, это рок, твоя судьба! И я приклеилась к нему до самой смерти.

  

 

"Все они требуют совершенно другого уровня понимания того, чем ты занимаешься: якобы ровный по форме тон всегда обращен к разговору персонажа с чем-то высшим и серьезным. Виктюк уходит от бытовизма. Это великолепно, если актеры умеют все в душе преобразить в диалог с богом, с судьбой, со смыслами, которые нас часто окружают. Но это сложно. И далеко не все умеют это делать".

 

 

Потому что я все время с ним работала, понимаете? Он подсознательно ведь не говорил: "У меня свой метод! Я вас буду учить!". Просто выходил человек на сцену, а Виктюк требовал от него конкретно определенного тона. Как только я начинала разговаривать так, как мы с вами беседуем, он кричал: "Что ты наигрываешь?". А я разговаривала, наоборот, как и в жизни… Виктюк превращал искусственный способ в норму, а нормальный разговор отметал, потому что сцена — это магическое место. Когда же актер существует не на бытовом уровне, то становится больше, чем он сам. Персонаж становится больше, чем личность, ведь сцена увеличивает. К этому, кстати, стремился Ефремов, когда ломал старую школу "МХАТа" и привносил в "Современник" что-то с улицы. Это необходимость времени, а на крайность последует следующая крайность… Виктюк на базе этого пришел с собственным видением и чувствованием, потому что для него театр — это разговор с высшей силой и разговор автора. В театр человек приходит не за романом "Война и мир", а за новой версией нового автора. И у Виктюка всегда была эта версия! Поэтому он ненавидел работать с двумя актерами на роль. Вкладывая в одного актера, он брал его силу… Так и возникало авторское начало.

 

Конечно! Я очень волнуюсь. Но дело в том, что актерское волнение — это предвкушение того, что с тобой сейчас произойдет кайф. Это как предчувствие. Я, например, безумно люблю быть зрителем в зале перед началом спектакля, испытывая чувство ожидания чуда, когда ты еще не знаешь, что увидишь. Потом ты чаще всего разочаровываешься, но эта эмоция потрясающа… У Виктюка в спектаклях волнение связано с предвкушением счастья, потому что, выходя на сцену, он умел манипулировать тобой. Не растил актеров-головастиков, а впускал тело и психику в какую-то атмосферу, которую уже сам создал. Декорации, музыка, в которые ты входил. И оставалось только в этом во всем парить… У меня был случай, когда на премьере я сорвала голос. В первом акте так крикнула, что он исчез. В антракте я подбегаю к Виктюку, который говорит: "Играй без голоса!". И пошел дальше... Он знал, что актер играет энергетически: голос, движение — это лишь составляющие.

 

 

 

"Мне не с кем его сравнивать, так как встретила в своей жизни только одного гения… Он был настолько уникален в своей монолитности, мог из ничего делать театр… Но он никогда же не говорил, как ко мне относится, мало кого допускал в личную жизнь и к своему здоровью… Человеческого контакта у нас не было, он был тяжелым в этом отношении… При этом никогда не щадил и был жесток. Я спрашивала: "Почему вы меня не хвалите?", а Виктюк отвечал: "Своих разве хвалят?". Он доводил меня до слез регулярно…".

 

Конечно! Театр — это только диктатура. Но диктатура добровольна. Когда ты веришь режиссеру и доверяешь ему, то становишься абсолютно открытой субстанцией, в которую он вливает свой талант. Ты признаешь каждое его движение. Может, как критически оценивающая все личность, ты посмеешь потом сказать: "Здесь неправильно". Но идешь за ним, потому что находишься в его власти. Ты — его краска. Я абсолютно в этом убеждена… Почему Виктюк на меня кричал? Это потрясающе. Во-первых, с годами он старел и "сидел" на своих актерах. Это правильно, так делает любой автор на собственных красках. Но мне все время казалось, что через меня Виктюк делает поиски каких-то новых проявлений. Ему все время хотелось, чтобы я была другой. Есть актеры-любимцы, от которых он не ждал ничего нового, видя, что они потрясающе выполняют свои функции из спектакля в спектакль. Но иногда мог три часа заставлять меня говорить одну фразу, потому что хотел услышать новый звук, который будет исходить не из Люды, а из того образа, какой он сам задумал.

 

 

Мне он никогда так не говорил. Но когда-то в одном интервью за границей сказал: "Эта девочка приговорена ко мне". Я говорю и сразу плачу, потому что это правда… Я — это абсолютно самостоятельный человек со своей судьбой, но было существо, к которому оказалась приговорена. Он это чувствовал, поскольку был силен энергетически. Ему нужно было понимать, что от тебя идет ток, создаваемый правильным движением организма… И он никогда не позволял существовать мне в расслабленном состоянии, а всегда работал и ждал от меня чего-то другого. Поэтому считаю, что мои роли у Виктюка все разные…

 

 

"Любовь была до того, как появились на свет. Потом к любви добавилась смерть. Виктюк очень долго и поэтично говорил о смерти. Он много думал о ней и, как настоящий философ, шел к ней. Это значит, что человек сильный, он не бежит, а говорит об этом в искусстве. Тема смерти — главная в жизни человека, который мыслит. Просто он проходит через любовь".

 

От того, что мы прожили вместе почти сорок лет, я видела эту градацию. Человек в среднем возрасте о смерти думает, но мало к ней обращается. Тем более в публичном пространстве. Всякое мыслящее существо думает о смерти, я в этом убеждена. И смерть есть одна из главных побуждающих тем в искусстве. Все на этом построено! Любовь, смерть… Что у Шекспира? Все умирают. Но не в этом дело… На моих глазах он, который воспевал любовь, стал воспевать любовь космическую. Виктюк много говорил о смерти, когда сам физически к ней приближался, а я была свидетелем этого. Он действительно много, уже ставя спектакли, обращался туда. Говорил же о том, что звезды — это те окошки, через которые на нас смотрят гении. Виктюк часто вспоминал любимых людей, которые уходили, хотя сам никогда не ходил на кладбища и похороны… Когда стали уходить его ровесники, конечно, было больно.

 

 

Что касается меня, то я не боюсь смерти. Я уже очень взрослая. И не хочу болеть, как всякий нормальный человек, и не хочу быть никому в тягость. Но отношусь к этому философски. Я же не художник, который из себя творит… Я не автор, а исполнитель. То есть автор своей роли, но с помощью режиссера. Думаю я очень часто, анализирую, но воспевать смерть — это не есть интересная задача. Как сказал политолог, человек умирает тогда, когда заканчивает выполнять свое жизненное задание. Я расшифровываю так, что человек всегда должен жить с каким-то интересом, который не должен пропадать, даже если тебе девяносто. Энергия жизни очень сильна.

 

 

 

"Актер полжизни стремится к славе, а поняв, что не в ней счастье, начинает заниматься делом. Молодые актеры часто хотят медийности и бегут сдавать свои фотографии на студии, чтобы получить магическое узнавание. Это только верхний слой. Ты должен быть гением или очень киногеничным, чтобы попасть в струю".

Для любого актера это процесс занятия искусством. Сегодня уже так мир устроен, что служение театру — это даже смешно. Многие не знают, что такое служение, ведь людям в мир технологий и интернета, конечно, легче себя пиарить. Но деньги — верхний слой успешности… Когда у тебя что-то не получается, ты находишь свою нишу, где должен обрести удовольствие. Например, я когда-то поняла, что нефотогенична.

 

 

Да! Следует оценивать себя реально. Для этого нужно иметь критическое сознание и характер личности, а не амебы-туфельки, которая только хочет славы. Если читать книги, если смотреть фильмы, если слушать умных людей, то даже в молодости понимаешь, что слава на самом деле ничего не стоит. Она стоит, если ты — Алиса Фрейндлих, а ее знают не потому, что она светится на экранах, а потому, что видели ее фильмы, которые не уходят из памяти. Слава — это огромный багаж внесенного тобой в мир. А просто быть узнаваемым? Их миллионы. Молодые говорят: "Давайте развивать телеграмм!". Но я, честно говоря, не очень понимаю, зачем это нужно… Хотела бы добавить в связи с той мыслью, что я встретила одного гения…

 

 

Знаете, как бывает в жизни? Я потеряла Виктюка, понимаете? Я вроде бы взрослая актриса, мне уже не надо куда-то бежать, хотеть встретить кого-то… Но он приходит сам. Как бывает в семьях? Умирает старик, и в большой семье рождается ребенок. Точно также в наш Театр пришла его реинкарнация. Спектакль "Во всем виноват театр" сделал мальчик, который просто ангел! Я вам говорю, что это Виктюк. Не могу сказать копия, но порождение. Мало того, что в детстве он учился в студии, которая боготворила Виктюка, так потом сюда же приехал учиться… И я придумала всю эту историю, чтобы закрыть гештальт. Познакомилась с Виктюком и попрощалась с ним спектаклем в другой роли. Попросив этого мальчика, я не знала подробностей его таланта… Но мы стали работать. Я делала все так, как он меня просил. Нигде не своевольничала, понимаете?

 

 

Я общалась с ним, и было полное ощущение, что со мной разговаривает Виктюк. Мальчик также одарен. Но это росток, которому я предрекаю очень большое будущее, потому что он не просто талантлив, а бескрайне этому предан. Для него жизнь — это двадцать четыре часа про театр. Вообще не сидит на месте. Только потому, что ему двадцать три года, я на это смотрю без ужаса. На самом деле так люди не живут, люди так очень быстро "сгорают". И он, конечно, постепенно придет в правильную кондицию… Но это такое счастье! Он шел по коридору, а я ему сказала: "Саша, остановись! Я не режиссер, не сделаю эту работу". При этом была уверена, что уже ее беру: договорилась, пришла, сказала. И мы стали с ним репетировать. Я даже не пошла об этом никому заявлять… А вы поняли наличие массовки?

  

 

Не просто "дышат в спину". Я даже была против того, чтобы они были в гриме. Потому что это модель театра, мира и жизни. Одно сменяет другое. Но все новое всегда, с одной стороны, агрессивное, с другой стороны, неотесанное, с третьей стороны, циничное. Потом может превратиться во что-то качественное, но сейчас я показала то, что происходит с театром, который теряет премьера и лидера. Театр — это любая схема общества и диктатура. Только тут она добровольная. Единомышленники, как бы они друг к другу не относились, если они соединены одной профессией и задачей, должны слушаться того, кто художественно для них авторитетен. Как карточный домик рассыпается любая организация, в которой нет лидера. И сейчас я, к большому сожалению, являюсь свидетелем того, как мы живем без Виктюка. Он умудрялся жить, как ему хочется… Талант! Это то, что больше тебя самого. Сам можешь быть трусливым, но иметь такую силу художественного высказывания, что оно руководит тобой.

 

Да, выделяется… Но он боялся! И он таким был, понимаете? Он боялся всех: и сильных людей, и ехать в поезде, и открывать двери. Однако при этом был забиякой и творчески абсолютно оторванным хулиганом. У Виктюка было прекрасное чувство юмора, хотя он не любил ставить комедии. Не удавалось, и все старался сделать мелодраматическую трагедию. Какое-то половинчатое… А почему никогда не ставил Чехова? Шекспира? Вопрос. Триста раз его задавала, никогда не отвечал. Я так понимаю, были авторы, которые настолько самодостаточны, что не давали Виктюку пролезть с собственным "я".

 

 

 

Да! И, например, было счастьем, что он не тянул ни в какие компании, не занимался моей популяризацией. Виктюк очень любил садиться на репетициях и что-нибудь рассказывать про себя, настраиваясь на работу… Эти рассказы я слушала сорок лет, было сразу же нетерпение. Я сидела и говорила: "Мы уже начинаем репетировать?". Для меня это просто потеря священного времени! Но когда же он придумывал мизансцены, мир замирал… Виктюк говорил: "Тихо, сейчас меня бог покинет!". И все замирали на том месте, где останавливались. В эту секунду общего замирания мы будто уходили под купол… Это не всегда превращалось в гениальную мизансцену, но всегда был акт разговора с чем-то большим, чем есть ты сам. Он слушал свой божественный дар и расслаблялся, будучи уникально грамотным… Виктюк все время читал книги. И этот мальчик, который идет за ним, — такое же существо… А я просто счастлива. Ведь что такое талант? Когда есть нечто, что не оставляет никаких сомнений.

 

 

"Художника имеют право судить только по его легенде. Никто не может лезть в человеческую сущность. Правда никому не нужна, ведь это горизонтальное понятие про земную жизнь, а художник — всегда вертикальная сущность. Каждый может быть с недостатками и большими пороками, но никому не должно быть дела, если искусство его прекрасно".

 

Две разные вещи. Талант больше личности, а то, что ты представляешь из себя в жизни, — это твоя проблема. Всем хочется почему-то узнать, куда кто-то пошел или с кем общается. Какая разница? Есть классическое выражение, что художника следует судить по его же созданным законам, а театр любят за его тайну. Но при этом всем хочется заглянуть за кулисы, так устроен человек… Почему я против рассказов о том, что именно мы сыграли? Чего тогда стоит игра, если же тебя не поняли? Искусство принимается людьми индивидуально. Для этого в разные времена существовали потрясающие театральные критики. Великая профессия, если быть тоже талантливым человеком и уметь "проложить мостик" между произведением и зрителем. Не просто рассказать, что хотел донести автор, а своими глазами прочитать, будучи совершенно интеллектуально отдаленным. Понимаете? Эти люди в триста раз грамотнее и умнее тех, которые даже создают спектакль. Зритель, получая информацию индивидуального восприятия, идет и смотрит… Но я не должна приходить и рассказывать. Так расписываешься в своей беспомощности… Пусть каждый занимается своим делом.

 

 

Как говорил Виктюк: "Я разговариваю с богом". Причем же здесь другие люди? Театр должен существовать, мы играем. Люди проходят мимо и заходят, смотрят, уходят. Это крайность. Но зачем мне лишние аплодисменты, если в них есть элемент неискренности, какой-то патоки? Виктюк любил говорить, что он гений, ведь ему было мало того, что его уже так называли. Но ему простительно, потому что те, кто с ним соприкасались, это понимали и чувствовали…

Вживаться в роль — это все равно играть. Знаете, как считается? Актеры, с одной стороны, представляют сознание ребенка, который быстро верит в обстоятельства, с другой же стороны, раздутое и непомерное эго. Тщеславие, порождающее драматизм… Таким образом нарабатывается способность организма. Мы не умираем на сцене, но по-настоящему плачем. Это профессия! А потом мы выходим и моментально становимся людьми. Зрители часто спрашивают на конференциях: "Для вас это работа или вы так во все верите?". Актриса должна быть на сцене, но в жизни же — человек. На самом деле ты обыкновенная женщина… Мерилин Монро. Она была необыкновенна? Нет. Обыкновенная женщина, которую затравили, которой воспользовались. Но она совпала, как актриса, со временем…

  

 

Нет, не согласна. Я вообще живу совершенно по другим принципам… Но считаю, что женщина, которая может сказать: "Я ухожу!", а потом повернуть ситуацию, чтобы муж к ней вернулся, очень мудра. Быть женой — это играть роль с целой массой градаций. Она же пережила флирт, но при этом оставалась. Любит и держит марку. Но она играется на уровне эмоций, а он вполне это позволяет.

 

 

Безусловно. Потому что она обязательно вынуждена следовать наперекор своим эмоциям и иногда наступать на горло собственной песне для того, чтобы спасти брак. Часто не получается, но с необходимостью что-то сделать неискренно длительный брак всегда сталкивается… Хотя я против этого. Лучше быть одной и независимой, но являться при этом самой собой. Понимаете? Не переходить на рельсы другого человека.

 

Женщина любит непокорных. Женщина любит хулигана и неверного. Это закон джунглей. За тобой гоняются — ты убегаешь. За тобой перестали гоняться — ты начала гоняться сама. Человек есть зверь, для меня это однозначно. Минимум пятьдесят на пятьдесят.

 

 

Именно. Биологии очень много. Дон Жуан — это вечный герой, потому что он не любит и пользуется. А это, к сожалению, жизненная правда. Очень часто.

 

 

Смотрите. Почему мы придумали, что уходим из театра? Умение не быть собой и умение подстраиваться ломают человеческую природу. Делают из нас урода… Когда умная жена все понимает, но ее ничего не касается, то с этим можно жить. Если же "личико" приходит к ней и входит сердце, то жить уже не можешь. Надо уйти или довести ситуацию до конца, что делает Марго. Она становится жертвой, а потом побеждает за счет того, что любовь все равно существует. Маленькие интрижки — ничто… Да, я говорю в финале "Масеньких", что стала привычкой своего мужа. Это не есть большое достоинство. Но нет. Когда мужчина все равно выбирает тебя — это победа. Но приходится пройти через грязь… Это высоченное предназначение человека.

 

 

Молодежь — это смелость. Я за то, чтобы находить внутри себя желание и его развивать. Есть только один секрет успеха твоей жизни — это твой кайф. Человек должен находить пространство своего кайфа и направлять туда свои желания, интеллект и время. Если ты задумываешься, что хочешь стать актером, то должен вложить в это всю свою энергию. Тебе следует быть грамотным, культурным, много знать и смотреть. Первейшее, что ты должен сделать — это знать все спектакли, которые идут в собственном "мире". Не так: "Я хочу быть актером, поэтому отдам фотографии, а дальше меня должны продавать". Самообман. Энергия желания молодости важна даже в старости.

 

 

Категорически да. Я быстро поняла, что кино — это противоположность по конструкту. Та же профессия, но с другой стороны медали. Вид искусства, инструментарием которого также нужно владеть. Я же им не владею и не хочу… Там работают другие память и выразительные средства, мимика и проживание. Все другое… Надо быть очень конкретным, если хочешь работать в кино. Ты должен его знать, пойти попробовать себя в кино, оценить на пленке и понять сильные и слабые стороны. Быть хозяином своей судьбы.

 

Категорически да. Другое дело, что все зависит от человека. Есть и такие, которые кайфуют от того, что они везде и всюду.

 

 

 

Честность.

Преданность профессии, любовь к ней и философский взгляд на жизнь.

Я очень нетерпима и жестка в своих суждениях.

Любимые люди рядом с делом, которому ты служишь.

Ой, я так много всего ненавижу! Когда люди опаздывают… Знаете, что я ненавижу? Пятна на одежде. Когда их вижу, то для меня мир меркнет, и я могу с ума сойти… Пятна — это признак какого-то разрушения гармонии.

 

Я бы хотела быть киногеничной и классной киноактрисой.

Я такая нетерпимая ко всему… Глупость. Я просто прохожу мимо таких людей и не общаюсь с ними.

 

Да. У Высоцкого есть такая фраза: "Пусть он хмур был и зол, но шел". Я выступаю за то, чтобы делать. Эмоции и отношения — ерунда. Можно болтать сколько угодно, только человек определяется по делам. Или же "делай, что должно, и будь, что будет". Тем не менее я сама — созерцатель, который любит анализировать… Но идешь, когда многое может даже не устраивать. Потому что жизнь — это движение.