Шварц Чорный: поэт, композитор, социальный предприниматель и философ, астроном и египтолог, психолог и инструктор йоги, член Союза писателей России. О его неординарных текстах и творчестве писали такие СМИ, как «Ревизор», «Литературная газета», «Русская жизнь», «Перемены», «Альтерлит» и другие. Пока новая книга поэта готовится к публикации (о ней позже), предлагаем вниманию читателей авторский блог, посвящённый исследованиям новых интерпретаций поэзии с точки зрения современной психологии и функций бессознательного, поиску экспериментальных поэтических форм и инноваций, изучению ландшафта поэтической конъюнктуры в русскоязычных аудиториях разных стран и многим иным неожиданным темам.
*
Рождение поэта. Рождение поэта… странная субстанция, необъяснимая. Страшная. Ладно — рождение, но ведь собственно детство, отрочество — субстанции ещё более непонятные! Окружающие пейзажи влияют ли на талант? У всех по-разному… Ведь детство — это остановившееся мгновение воспалившихся красок бытия. Детство — эпидемия образности, выздоравливающая во взрослость. Когда уже названы-сыграны времена года. Когда названы все улочки-мосты, убежавшие туда, назад — во вчера: к молодым пока ещё родителям. И терминология душевной суеты облечена в позолоченную раму лирического состояния. И большая септима от Лафорга стекает в блоковское трезвучие музыкального ряда слов «Отравы». И гениальность вдруг принимает вид разграничительного существования творчества, основанного на впечатлениях, впитанных не конкретно: вообще, как бы исподволь. Это и есть искусство. Разграничение палитры звука, слов, снов…
Разграничение = Самоограничение. И подростковая дерзость не равна замысловатости, вырезанной из парадоксов звукописи. Богатство метафор умирает так же быстро, как мухи под раздражённой жужжанием газетой. Почуяв неведомое, божественное — держи его, не упускай. Держи! Что смогли немногие. Многие — не смогли вовсе. И солёное море становится пресным, когда ты поступился «огромным очерком насущного» (Боратынский), вместо того чтобы повернуть из грёз в трагедию. Из сновидений — в городские кварталы, дворы, помойки... В жизнь. С реальным над нами небом. С уверенной под небом простотой. Со знанием того, как заставить Поэзию дышать. Как заставить биться её сердце. Как сделать так, чтобы толпа, собравшаяся на пристани «поэтического мира» (опять Боратынский), расступилась и притихла — при виде тебя-поэта, тебя-художника, тебя — гения.
И кстати, мистика в творчестве подвластна отнюдь не всем. Только тем, кто падает в обморок от литературы, чувствуя себя убитым ей. Мистика — это физическое ощущение мысли. Это «силком» вхождение в книгу. Превозмогая боль, отвращение. Ужас. И — Любовь. Одновременно беседуя, ругаясь и хваля. Беззаботно воображая, воображая, воображая… Фонтанируя смехом. Впитывая, как губка, слёзы. Насыщаясь фолиантом и всасывая облако впечатлений, ты растворяешься в изобразительности, расчленяя себя на органы восприятия.
Самоограничение = Самоизвращение. Равное самоубийству. Утонув в райке безвестности, ты забиваешься в угол и чувствуешь горящую на себе шапку — ведь ты украл роскошь самоощущения: слово, которым назван сей странный текст. Ты стал фосфоресцентен. Стал прозрачен до болезненной невидимости. Стал куском кипящей совести, звенящей в ушах. Когда природа бессильна что-либо изменить. Что-либо предпринять. А только — слушать. И слышать.
Тебя-гения. Тебя — поэта.
