Лирический прозаизм, заполонивший страницы современной журнальной литературы, последовательно проистекает исключительно от кухонного балласта, обременённого метафорикой аппаратных игрищ, пронизанных властной вертикалью смыслов.
Расслоённых на элементы, не имеющих самостоятельных значений. Посему они не влияют на модулятивный строй искусствоведческого инструментария, невзирая на ферменты движения стилистик: скажем, от лирики вплоть до хулиганского мета-футуризма.
Так, какофония Маяковского по-разному воспринимается поэтом и обывателем: их мысли оправданы образом жизни, движением вектора потребления – вплоть до познания. Хотя какой, например, способ «познания» у условного сапожника, спросите? Ан нет, отвечу.
Мнимая величина мнимой самостоятельности – quantitas imaginaria – как раз и есть тот Factum, не поддающийся «ломбардному» определению оценщика. Хотя условиям спроса и потребления-сбыта соответствует вполне. И это – как раз есть начало того способа познания мира, являющееся намного выше понимания чаемого индустриала-обывателя. Овеянного счастьем уже оттого, что, дескать, понял, вник, увидел слом грамматик в стихах футуриста. И это уже большое достижение. Причастные к сему видению и есть фрондёры большаковско-маяковского слома времён, континуума, галактик: «…потому, что вертеться веки сомкнуты…».
Черты, векторы этих составляющих и есть строительные кирпичики лирического жанра: основа пьес, романов, виршей. Интеграл вневременной функции поэтического роста – в пределах конечных метафор – в константе мнимых, удаляющихся в никуда строк. Где курьёзная глухота стихии строф представляется коллекцией чьих-то чужих сравнений, ставших вдруг… своими. Да-да! На том построен и далее взращён «сор» ахматовских стихов, чеховских словесных «снеток». Симуляция расстроенного пианино: с праздным невниманием к дичайшему труду, вложенному в каждую букву.
И два слова об экономической составляющей творчества…
Простой (и пустой) вопрос: кто виновник торжества? Ответ тривиален. Фигуративная оборотность. Образность. Понятность. Они по(д)купают зрителя. Они покупают спрос. Они притягивают обывателя.
Тысячелетняя история поэтического мастерства подтверждает максиму: «Новизна в первооснове, но… Она должна быть половинчатой». То есть одна половина состоит из традиции. И только вторая – заполняется фигурационной стихией мнимых смыслов, причин, явлений. От позёрства до бахвальства, почему нет? Главное – чтобы давно изъеденные молью ремесленнические наработки играли пред публикой неведомым доселе шедевральным цветом. Невидимой до сего дня – стороной.
Условия внешнего спроса, как и потребления, – главнейший экономический вопрос. Иногда поважней метафорических строений. Внушаемых зрителю как новые, свежие. Хотя на самом деле истасканные донельзя. Просто публика этого не знает. Ей подавай приятность!
И в тот узорчатый красный замок, ключ от коего хранится в поэтической метафоре, зайти может лишь причастный. Причастный к станцам дантовского Ада слов… Тот же, кто остался на поверку любителем, не понявшим драматизма принудительного знания, сможет взглянуть в обитель лишь через замочную скважину, увы: «…потому, что вертеться грезится сердце…».
Лирический прозаизм, заполонивший страницы современной журнальной литературы, последовательно проистекает исключительно от кухонного балласта, обременённого метафорикой аппаратных игрищ, пронизанных властной вертикалью смыслов.
Расслоённых на элементы, не имеющих самостоятельных значений. Посему они не влияют на модулятивный строй искусствоведческого инструментария, невзирая на ферменты движения стилистик: скажем, от лирики вплоть до хулиганского мета-футуризма.
Так, какофония Маяковского по-разному воспринимается поэтом и обывателем: их мысли оправданы образом жизни, движением вектора потребления – вплоть до познания. Хотя какой, например, способ «познания» у условного сапожника, спросите? Ан нет, отвечу.
Мнимая величина мнимой самостоятельности – quantitas imaginaria – как раз и есть тот Factum, не поддающийся «ломбардному» определению оценщика. Хотя условиям спроса и потребления-сбыта соответствует вполне. И это – как раз есть начало того способа познания мира, являющееся намного выше понимания чаемого индустриала-обывателя. Овеянного счастьем уже оттого, что, дескать, понял, вник, увидел слом грамматик в стихах футуриста. И это уже большое достижение. Причастные к сему видению и есть фрондёры большаковско-маяковского слома времён, континуума, галактик: «…потому, что вертеться веки сомкнуты…».
Черты, векторы этих составляющих и есть строительные кирпичики лирического жанра: основа пьес, романов, виршей. Интеграл вневременной функции поэтического роста – в пределах конечных метафор – в константе мнимых, удаляющихся в никуда строк. Где курьёзная глухота стихии строф представляется коллекцией чьих-то чужих сравнений, ставших вдруг… своими. Да-да! На том построен и далее взращён «сор» ахматовских стихов, чеховских словесных «снеток». Симуляция расстроенного пианино: с праздным невниманием к дичайшему труду, вложенному в каждую букву
И два слова об экономической составляющей творчества…
Простой (и пустой) вопрос: кто виновник торжества? Ответ тривиален. Фигуративная оборотность. Образность. Понятность. Они по(д)купают зрителя. Они покупают спрос. Они притягивают обывателя.
Тысячелетняя история поэтического мастерства подтверждает максиму: «Новизна в первооснове, но… Она должна быть половинчатой». То есть одна половина состоит из традиции. И только вторая – заполняется фигурационной стихией мнимых смыслов, причин, явлений. От позёрства до бахвальства, почему нет? Главное – чтобы давно изъеденные молью ремесленнические наработки играли пред публикой неведомым доселе шедевральным цветом. Невидимой до сего дня – стороной.
Условия внешнего спроса, как и потребления, – главнейший экономический вопрос. Иногда поважней метафорических строений. Внушаемых зрителю как новые, свежие. Хотя на самом деле истасканные донельзя. Просто публика этого не знает. Ей подавай приятность!
И в тот узорчатый красный замок, ключ от коего хранится в поэтической метафоре, зайти может лишь причастный. Причастный к станцам дантовского Ада слов… Тот же, кто остался на поверку любителем, не понявшим драматизма принудительного знания, сможет взглянуть в обитель лишь через замочную скважину, увы: «…потому, что вертеться грезится сердце…».
