"Нормальное современное повествование о нашей безумной жизни и о выходе за пределы разума"

Это рисунок "Эльк", и уж точно Питера Брейгеля Старшего. Elck – в переводе означает "каждый". Так вот, этот самый Каждый что-то ищет, может, он и слепой, но светит себе фонарем, да еще и в дневное время. Странный такой слепой – не совсем уверенный в своей слепоте. А может, это вовсе не слепой, а просто человек, разглядывающий, всматривающийся в захламленную реальность, ищущий ответы на какие-то неотложные вопросы. Там, на картине, этих Эльков целых восемь, все одинаковые, все ищут. Двое даже дерутся, перетягивая какую-то ленту (не новостную). Но возможно – это один и тот же человек в разобранном на части состоянии.  Там еще на картине, где дерутся те двое – характерная надпись: "Никто не знает самого себя". И, наверное, герою обидно, что он себя не знает – он хочет собрать себя как следует в единое целое. Собраться с мыслями. Для этого не хватает какой-то малости, мелочи, – небольшой, решающей детали – может, ее и ищут эти самые Эльки… возможно, то же самое делает и герой повести "Вперед, за Питер!".

Фото обложки предоставлено автором.   

Что касается осовременивания – действительно, в рисунок Брейгеля подброшено несколько новых вещей, желающие могут попробовать их распознать.

Брейгель любил народные танцы, свадьбы, пословицы. Там – настоящая жизнь, а не имитация. Когда-то давно и футбол был такой народной игрой, настоящей – ее бы с удовольствием рисовал Питер Брейгель Старший. Сегодня футбол – это бизнес и часть национальной политики, то есть, что-то совершенно другое, но в глубине души преданный болельщик вполне может переживать те же самые эмоции, что были и при Брейгеле – если они искренние, настоящие. В целом "преданный футбольный болельщик" - это обычный нормальный человек, и он, безусловно, интересен для исследования. Ему самое место в героях произведения. Вообще – хорошо, когда человек чем-то болеет или за что-то болеет. Не ради денег. И плохо, когда он здоров до равнодушия и сосредоточен в основном на собственной выгоде.

Эмоции – бесценны! (с сыном Игнатом у стадиона «Альянц-арена» в Мюнхене)
 

Вы знаете, это как в революции – была страшная толпа, способная разрушить Эрмитаж, не моргнув. А были и интеллектуалы, старательно возившиеся с текстами, с живописными полотнами и со сценическим действием. Могу сказать, что проявления английского "боления" были гораздо радикальнее питерского. Да, ехать в одном вагоне с болельщиками, хорошо выпившими пива,  - это испытание на прочность и на любовь к жизни. Но есть вещи страшнее пьяных безбашенных болельщиков, – например, это отсутствие эмоций. Ведь сказано – "но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих". С другой стороны, агрессивное хамство не может быть оправдано. Так что, наряду с культурой паса, будем учиться и культуре коммуникации в состоянии боления.

Ведь люди, в массе своей, проскочили эпоху Просвещения. Что касается нашей страны – то многие остались во времени Алексея Михайловича, то есть во второй половине XVII века, от реформ Петра взяли только новый внешний вид и регламентированную возможность карьерного роста, а дальше наш паровоз проследовал без остановок и проскочил, как екатерининскую, так и пушкинскую эпохи. Люди в том времени просто не вышли. Проехали. И не только у нас, в Европе то же самое. И следующей остановкой после царствования Алексея Михайловича стала сразу же станция Инстаграм. Или Тик-ток. Я абсолютно не против Инстаграма, но мне жаль пропущенных остановок.

И еще по поводу хамства и свинства: наше всё Пушкин до южной ссылки вел себя в столичном театре, примерно как сегодняшний отвязный футбольный болельщик на стадионе или в метро. Вполне себе по-хамски. Находясь в партере, он постоянно вскакивал с кресла во время спектакля, шикал на актеров, выкрикивал свои комментарии по ходу пьесы, прыгал от радости или возмущения,  приземляясь соседям на колени. Разве что "Го-о-ол!" не кричал. А если кто был не доволен – сразу же вызывал на дуэль. И это в партере театра, где, как правило, пребывали люди, годившиеся ему в отцы, если не в деды.


Поедем в Царское Село – свободны, ветрены и пьяны…

Что значит футбол в вашей собственной жизни? Почему вы написали о нем уже две книги – научно-популярную и художественную? Будут ли третья, четвертая, десятая книги об этом виде спорта – или с этим видом спорта в качестве действующего лица (формирующей действие среды)?

Книга "Вперед, за Питер!" не про футбол. Так же, как "Герой нашего времени" – не об офицерской службе в России в первой половине XIX века. А "Преступление и наказание" – не о проблемах столичного студенчества. Да и первая моя книга – об истории английского футбола – не совсем о пинании мяча ногами. Она о воле и инициативе людей, об эволюции аристократического спорта в демократический (причем эта эволюция касалась не только спорта), о неотъемлемом праве человека на игру, ну, и о тлетворном влиянии денег, разумеется. Станут ли еще героями текстов болельщики или футболисты – сказать трудно, футбол сегодня уже не тот, хотя по-прежнему пользуется огромной популярностью. К слову о спорте – я уже писал, что Пушкин был отличным спортсменом – он был бы выдающимся современным пятиборцем, есть такой не очень популярный нынче вид спорта. Наверное, и в футбол играл бы – Александр Сергеевич, что называется, брал от жизни всё. Думаю, был бы нападающим – бегал Пушкин очень хорошо, а сегодня это важно на поле.

Личные пристрастия – это, конечно же, тайна за определенным количеством печатей, но вполне возможно, что вы нащупываете разгадку. Расскажу вам две вещи по поводу пристрастий. Был у меня знакомый, который жил то в Питере, то в Москве. Болел, соответственно, и за "Зенит", и за "Спартак" – бывает и такое. Когда он жил в Питере, он ходил на все матчи "Зенита", кричал во всю глотку. Но когда в Петербург приезжал "Спартак", он проделывал следующее: отправлялся на Московский вокзал ко времени прибытия поезда с московскими болельщиками. Заходил в вокзальный туалет и переодевался в футболку "Спартака". И как только московский отряд фанатов проходил по вокзалу в сопровождении ОМОНа – быстро выбегал из туалета и присоединялся к московским. Так, с песнями, они шли до стадиона, там он топил за "Спартак" - тоже во всю глотку. После матча в сопровождении ОМОНа спартаковцы шли на вокзал, где мой знакомый уединялся в туалете, чтобы снять с себя всё спартаковское и стать обычным жителем северной столицы. Как говорилось в фильме о принце Флоризеле – каждый борется со скукой как может. И второе – вспомните, как болел старик Хоттабыч.  Почему он вдруг стал болеть за "Шайбу", тогда как Волька болел за "Зубило"? Сердцу не прикажешь. Это любовь. Она поражает, как известно – как молния, как финский нож. Та самая – что движет солнце и светила. Хоттабыч ничего не мог с собой поделать.


Манерный диван с желтыми подушками предполагал человека в халате с бокалом вина (Друскининкай, Литва).

"Фигурировал" - это почти что был? Замечательный глагол! Представляю такой диалог:

– Что вы делаете в среду вечером?

– В эту? Фигурирую!

Я думаю, что это абсолютно несложно – прописать в себе и футбол, и пушкинскую эпоху. Футбол как раз и начал уже проявляться  в Шотландии в 20-ые годы XIX века. Это просто командная игра по правилам, а человеку, как известно, свойственно играть. При Пушкине дворяне больше играли в карты и воевали на Кавказе (если говорить о постоянной игровой практике). Еще стрелялись на дуэлях. Карты – были игрой и безумием той эпохи. Хотя, конечно, есть принципиальная разница. В карты человек играл сам, а профессиональный футбол наблюдают со стороны. То есть человек из деятеля постепенно превращался в болельщика, пускай даже в пылкого, но наблюдателя. И это соответствовало и политэкономической эволюции в то время, что небезынтересно. Вообще – игра есть игра. Футбол, театр, карты… Как говорится: сколько надо отваги, чтоб играть на века, как играют овраги, как играет река…

Насчет шаржа и фантастики не уверен. Фантасмагория была бы  предпочтительней. Сатира и ирония не то что присутствуют, а осуществляют жесткий прессинг в тексте. Что касается гротеска – наша жизнь содержит в себе такой абсурд, что заткнет за пояс любой гротесковый текст.

При всем при том – Брейгель на обложке не случаен. Вот те самые Эльки – это шарж, сатира или приключение? Трудно ведь сказать. Текст – это тоже своего рода игра. Игра по определенным правилам, которые формируются этим же текстом.

Если я отвечу, что  именно так я и разговариваю в жизни с супругой – получится, что я лишусь права на мощь писательского воображения. А это обидно и невыносимо. Так что – нет, мы с женой так не разговариваем (хотя нередко бросаемся нетяжелыми предметами, как герои повести – впрочем, в повести бросалась только героиня, герой лишь отражал броски). А по поводу описательного юмора – это точно. Даже когда происходящее становится трагично, описание по инерции продолжает идти в юмористическом ключе. Без иронии очень трубно пережить нашу историю, нашу жизнь. Чтобы пережить тяжелейшую болезнь, Лермонтову в детстве помогло воображение. А что касается помады – мне тоже нравится этот эпизод, правда, супруга героя рисковала – там ведь уже пылал костер инквизиции…

Я вырос на Булгакове, Шварце, Эрдмане и ОБЕРИУтах. В институтском театре играл Воланда и Бургомистра. Но мне видится, что "Вперед, за Питер!" – очень кинематографичный текст. Не намеренно, не специально, а таким уж он вышел… Прыжки во времени, смена декораций и костюмов могут происходить в пределах одного предложения. Очередная реплика может относиться уже к совершенно другому пространству, к иной эпохе – причем без предупреждения и дополнительного объяснения. Такой вот поток. Бурный. Такая смена кадров. Это вполне может отталкивать читателя. Но может и привлекать.


Такой вот Бургомистр из «Дракона» Евгения Шварца. Ровно 40 лет назад, ФАВТ-театр ЛЭТИ.

Сопоставление государственного управления с семейными отношениями и всех управлений и отношений – с игрой. Причем, когда игра выходит за рамки, как река из берегов, и нет уже никакого управления – человеку вдруг надо принимать персональное, личное решение, и вот тогда он обретает реальный опыт.

Кстати – очень трудно принимать созидательные решения на футбольном поле. Гораздо легче откинуть мяч вратарю или сыграть в пас поперек поля, что многие и делают. Но делают не только на поле –  в жизни то же самое. Мы очень часто, практически постоянно играем поперек поля. В пушкинскую эпоху так не играли. Тогда не боялись идти на обострение. Поэтому это и был золотой век.

Что касается уникальности, то она, скорее, связана со структурой самого текста. Герой или есть, или ему что-то кажется – во сне или наяву. Но нет никаких указаний – на то, идет ли явь, та самая – скользкая объективная реальность, – или это сон героя, или игра его воображения. Текст течет, как Гераклитова река, без указательных и опознавательных знаков.

Краткие содержания – это объективная реальность нашего времени, от них не отмахнуться. В них нет ничего страшного. Думаю, что понимание великих текстов приходит нечаянно и внезапно. И совершенно не обязательно это должно случиться в школе. Я только недавно обнаружил в "Герое нашего времени" удивительную, сногсшибательную фразу Печорина: "Плакать здорово". Возможно, это краткое содержание всего романа. И – как вы назвали? – его адаптивный пересказ. По поводу финала текста –  в повести "Вперед, за Питер!", как в компьютерной игре, герой сначала опускается по уровням, а потом поднимается – только возможно, он в итоге забирается хотя бы на один уровень выше относительно стартового. То есть он не зря всё это затеял и пережил. Стоило жить и работать стоило. Он вышел на иной, новый уровень осмысления и видения. Правильно использовал опыт. Может, даже что-то нашел, собрал себя – и ему уже больше не нужен фонарь в дневное время.


Группа «Домашнее музицирование в республике Суринам» на улицах мира.

Хорошо, когда под рукой есть чистые листы. Читатель может дописать произведение. Или хорошо на память обругать автора. А может использовать чистые листы для любых срочных записей. И сказать – книга так себе, непонятная, а вот за чистые листы спасибо. Небесполезный сервис.

Что касается отзывов – то они, к счастью, вполне противоречивые. Кто-то читает на одном дыхании, кто-то бросает в раздражении. Текст – достаточно экспериментальный и способен как удивить, так и разочаровать. С ним надо договориться. Точнее – с ним можно договориться.

Самое важное – текст небольшой, и в этом проявляется гуманизм автора. 120 страниц – это "сапсанный" формат. Его можно проглотить за стаканом чая, но им можно и поперхнуться. В моем понимании – это нормальное современное повествование. О нашей безумной жизни и о выходе за пределы разума.


Вечера на хуторе близ деревни Васильево с котом Мистером Иксом.

Творческие планы – реконструкция пушкинской эпохи, которую наш паровоз пролетел практически без остановки. Ближайший план – цикл видеолекций о Лермонтове: в октябре на ютьюб-канале "Лекции Сергея Сурина" будет выложена первая лекция. Возможно, следующим будет цикл – о полузабытом Баратынском. Но в наше время что-то загадывать опасно. Жизнь меняется быстрее, чем мы ее планируем. Нам бы только день продержаться. Да ночь простоять.